Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 - Карл Хайнц Абсхаген

Автор памятной записки критиковал точку зрения, согласно которой положения Женевской конвенции на советских военнопленных не распространялись, по-скольку-де Советский Союз эту конвенцию не подписал, и напоминал об общих нормах публичного международного права. В записке также отмечалось, что действующие с XVIII столетия общие принципы ведения войны исключают любое наказание военнопленных из мести или по каким-либо другим причинам и их изоляция от внешнего мира имеет единственную цель – не допустить их дальнейшего участия в сражениях. «Этот принцип, – говорилось далее в памятной записке, – развился из существовавшего представления, что с военной точки зрения безнравственно убивать или причинять вред здоровью безоружных людей… Содержащиеся в приложении предписания, регулирующие порядок обращения с советскими военнопленными[24], основываются на других предпосылках».

Из материалов Нюрнбергского процесса по делу главных военных преступников следует, что и эта акция протеста, предпринятая Канарисом, при всей ее обоснованности с нравственной и юридической точек зрения, успеха не имела. Кейтель на полях меморандума записал, что представления шефа абвера вполне соответствуют солдатским взглядам на войну, и добавил: «Речь идет об уничтожении целой идеологии. Поэтому я поддерживаю и одобряю эти меры».

Приведенных примеров вполне достаточно, чтобы убедиться в постоянном стремлении Канариса придать войне более гуманный облик и спасти репутацию вермахта. Из-за перевода командного пункта Гитлера в Восточную Пруссию и почти постоянного пребывания там Кейтеля Канарис был вынужден часто выезжать в Растенбург, вблизи которого и находилась ставка фюрера под названием «Волчье логово». Рядом расположился штаб Главного командования сухопутных войск, а неподалеку – головной пункт абвера. Создан он был по требованию армейского командования для улучшения взаимодействия между разведывательными органами, собиравшими информацию о противнике на Восточном театре военных действий и анализировавшими разведывательные материалы. Здешний филиал абвера возглавлял один из лучших его специалистов и отличный знаток ситуации на Востоке. При филиале были оборудованы и жилые помещения Канариса. Когда в 1942 г. ставка Гитлера была перенесена в Винницу, туда же переместился и этот пункт абвера, разместившийся в имении Воронино, где у Канариса тоже было свое жилье. Помимо передового пункта абвера, подчинявшегося 1-му отделу, группа «Аусланд» также имела в ставке фюрера своего представителя в составе оперативного управления ОКВ. В поездках в Винницу Канариса обычно сопровождал кто-либо из начальников отделов в зависимости от того, какие вопросы предстояло обсуждать с Кейтелем, в оперативном управлении или в Главном штабе сухопутных войск. Однако прежде чем отправляться на подобные совещания, Канарис имел обыкновение подробно расспрашивать сотрудника группы абвера «Аусланд» обо всем, что происходило в тот момент в ставке фюрера. Таким косвенным путем – что вполне соответствовало его характеру – Канарис узнавал последние новости, касавшиеся окружения Гитлера. Кроме того, этот прием помогал ему свести до минимума продолжительность своего пребывания в главной ставке, где он чувствовал себя крайне неуютно.

Вопреки показаниям Йодля на Нюрнбергском процессе, Канарис у Гитлера бывал редко: не более четырех или пяти раз в году. После доклада Кейтелю и, при необходимости, переговоров с Варлимонтом или Йодлем он обычно тотчас же возвращался к себе в Николаикен. Канарис не обедал и не ужинал в офицерском казино ставки фюрера, как большинство посетителей, которые старались использовать эту возможность, чтобы услышать от ближайших помощников Гитлера о его последних замыслах и планах. Почти все люди из окружения фюрера были адмиралу неприятны, царившая в ставке атмосфера действовала на него угнетающе. Кроме того, такие трапезы, как правило, сопровождались попойкой, ибо только в подпитии можно было надеяться «выудить» кое-какие сведения из приспешников Гитлера; этот обычай тоже отталкивал Канариса. Спать укладывался он почти всегда в половине десятого. Сопровождающим его сотрудникам он любил полушутя-полусерьезно повторять, что только очень злые люди добровольно бодрствуют после 10 часов вечера.

После провала немецкого наступления на Москву в ставке фюрера царило подавленное настроение. Отставка Браухича, избранного козлом отпущения, должна была убедить даже тех, кто фанатично верил в неизменный успех Гитлера, что Германия потерпела серьезную военную неудачу. (Об отставке Браухича было известно лишь узкому кругу ближайших сподвижников Гитлера, широко об этом не оповещалось.) Поэтому в главных штабах германских вооруженных сил с облегчением и радостью встретили сообщение о вступлении в войну Японии, не задумываясь над тем, что в результате Соединенные Штаты, с их огромным производственным и военным потенциалом, оказались на стороне противника. А вот Канарис четко представлял себе все возможные негативные последствия этого события и предостерегал от переоценки японской победы в Перл-Харборе. Разумеется, как бывший морской офицер, он прекрасно понимал, что уничтожение значительной части американских боевых кораблей на первых порах позволит японцам беспрепятственно осуществлять экспансию в южном направлении. Однако Канарис никогда не упускал из виду колоссальные возможности американской оборонной промышленности. «Не обольщайтесь чересчур, господа, – заявил он начальникам отделов при обсуждении событий в Пёрл-Харборе. – Вы незнакомы с производственной мощью американской судостроительной промышленности. Года через полтора они возместят все свои потери». У участников тех событий сохранились в памяти некоторые эпизоды, связанные с пребыванием Канариса в Николаикене. Как-то раз начальник передового пункта абвера, стоя перед картой с нанесенной на ней обстановкой, докладывал Канарису:

«Мы установили, что против наших 180 дивизий мы имеем 500 русских дивизий. В отношении половины из них у нас есть абсолютно достоверные сведения, что же касается остальных двух четвертей, то вероятность достоверности равна 75 и 50 процентам соответственно. Но, господин адмирал, в Верховном командовании сухопутных войск мне не верят. Таков мой удел». На это Канарис сухо заметил: «Верховное командование вермахта мне тоже не верит».

В самом конце 1942 г. или в начале 1943 г. Канарис в очередной раз в сопровождении одного из начальников отделов посетил ставку фюрера и после разговора с Кейтелем еще некоторое время прогуливался, разминая ноги, по территории «Волчьего логова». Когда он вернулся в Николаикен, его спутник сказал, что в то же время неподалеку расхаживал, разговаривая со своим адъютантом, Гитлер… Настолько близко, что было бы невозможно промахнуться. Долго не думая, Канарис ответил: «Попробуйте-ка!» Обе реплики прозвучали спонтанно и не имели практического значения уже потому, что ни Канарис, ни сопровождающий его начальник отдела не были вооружены. Но они весьма показательны для участников движения Сопротивления, которые все глубже проникались пониманием того, что без физического устранения Гитлера невозможно изменить все усугублявшуюся ситуацию. К этому мнению во время сталинградской катастрофы пришел и генерал-полковник Бек, общепризнанный глава заговорщиков. Все планы переворота того периода, в разработке которых активно участвовал начальник общего управления Верховного командования сухопутных войск, известный своей решимостью генерал Ольбрихт, непременно включали в качестве предпосылки покушение на Гитлера. Правда, в душе Канарис все еще не примирился с мыслью о такой необходимости, хотя разум подсказывал ему, что другого пути нет.