Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев

Такожде пишет Езекия пророк в 38 и 39 главах на Гога и Магога, и на князя Розска, на Мосоха: «Гог и Магог, пошлю на тя князя Розска и поражу всю землю твою». Тому свидетелствует то пророчество: и Турское де царство поражено будет нашим царем московским, и будет наша вера до Иерусалима. О двух же царех пишет в Прологу февраля в 4‐м числе: «Кирилл Новоозерский прорек на Русскую землю: „беда, братие, великая будет на землю Русскую, падут от острия меча, и от язык пленени, и глади будут многи по местом, и морове, и туга во языцех“. Вопросил ево некто ученик имянем Дионисий: „потом, отче, что будет?“ Он же рече: „Аз видех Господа на престоле седяща, и два отрока пред ним стоят умиленны и храбры зело. И тогда дано будет им оружие на супротивных, и тогда поклонятца ему вси языцы“. И сие рек, преда де душу ко Господу»[563].

Эта запись рассуждений солдата Ганки перед стольником князем Ф. Ю. Ромодановским позволяет оценить, насколько упрощали его мысли и подьячий Григорий Федоров, и священник Петр, и даже сын боярский Митрофан Раков. Можно предположить, что Ганка Шмуилов действительно такими речами подводил своих слушателей к мысли о том, что Петр – Антихрист. Во всяком случае, среди сторонников одной из версий народной эсхатологической концепции о Петре-Антихристе бытовало убеждение, что вскоре царь покорит все земли Сима: «Соберет жидов всех и с ними, жидами, пойдет во Иерусалим, и там станет царствовать, и их жидов возлюбит, а они де, жиды, в скорых числех его не познают, и будет де у них, жидов, глад и всякая им нужда, и в то де время они, жиды, ево, государя, познают, что он Антихрист и на нем де сей век кончаетца»[564]. Но вряд ли Ромодановский разобрался в этих речах Ганки Шмуилова, который оказался достаточно хитрым для того, чтоб завести следствие в жуткие дебри, а самому отделаться легким наказанием: царь, рассмотрев его дело, велел этого «русского Меноккио» «сослать в Соловецкий монастырь в тюрьму»[565].

Но, в отличие от всех этих людей, выражавших сходные идеи о Петре-антихристе[566], Талицкий не хотел просто сидеть сложа руки, ограничив свои действия только благостными беседами. В своем «Покаянном исповедании» он написал, что, разгадав тайну Петра I, «ревностию своею» возжелал поделиться этим знанием со всеми христианами, дабы они, пребывая в неведении, «не пришли в вечное мучение». Но на допросах и пытках Талицкий рассказал, что он призывал народ «от нево, государя, отступить» «и слушать ево, государя, и всяких податей ему платить не велел». Талицкий считал, что христиане имеют полное право не подчиняться власти Антихриста и даже обязаны так делать: нельзя же одновременно служить и Христу, и Антихристу. Служение Антихристу, выплата ему податей на его скверные дела, выполнение его нечестивых распоряжений – все это неминуемо приведет сотни и тысячи его единоверцев «в вечное мучение». Поэтому он и посчитал своим долгом оповестить людей о том, чтó ему открылось. Талицкий постепенно пришел к мысли, что лучшим способом решить эту задачу будет изготовление листовок, которые следует «пометать на путех, чтоб человецы знали, что той Антихрист»[567].

Из материалов следственного дела его план вырисовывается более откровенно: «Хотел печатать листы и для возмущения ж к бунту и на ево ж, государево, убивство, те листы хотел отдавать в народ безденежно». Иными словами, от осознания, что Петр – Антихрист, Талицкий перешел к идее о сопротивлении его власти, а потом пришел и к мысли о необходимости цареубийства и даже смены правящей династии. Один свидетель показал, что Талицкий однажды высказался о царевиче Алексее таким образом: «Не от доброво де корении и отрасль не добрая»[568].

Но такой радикальный план созрел у Талицкого не сразу. По всей видимости, изначально книгописец полагал, что осознать нечестивую сущность Петра и предпринять соответствующие действия должны церковные и светские власти, а не народная толпа. Он продолжал так думать до конца своих дней. «И о сем, яже что аз видех в тебе (то есть в Петре I. – Е. А.) и что в моих писаниях написано, говорить было пристойно патриарху и прочим властем», – написал Талицкий в «Покаянном исповедании»[569]. Но что им, властям, следовало делать после осознания того, что Петр I есть Антихрист? Кажется, книгописец Григорий считал, что, действуя втайне и сообща, представители высших и церковных властных кругов вполне были способны совершить государственный переворот, опираясь на силы разосланных по городам стрельцов: «Которые де стрелцы розосланы по городам, и как государь пойдет с Москвы на войну, а они, стрелцы, собрався, будут к Москве, чтоб они выбрали в правителство боярина князь Михаила Алегуковича Черкаского для того, что он человек доброй»[570].

Первым единомышленником Талицкого стал его близкий друг иконописец Иван Савин[571]. «Он, Ивашко, ему, Гришке, был друг», – открыто заявил Савин на допросе. В доме этого иконописца во время обыска были обнаружены рукописные эсхатологические сочинения Талицкого. На вопрос о том, почему Григорий дал ему эти тетради, Савин ответил: «Гришка де дал ему, Ивашке, те написанные столбцы <…> для ведомства, для того, что любы Божия всему веру емлет». Еще Иван Савин на допросе об этих рукописях рассказал: «Он де, Гришка, в тех писмах писал все правду, от книг Божественного Писания, а не своим вымыслом»; «и в тех воровских писмах он, Ивашко, с ним, Гришкою, был единомышленник». Так смело и открыто исповедовал свои убеждения Иван Савин в Преображенском приказе[572].

Иконописец Иван Савин познакомил Талицкого с Тамбовским митрополитом Игнатием, который в январе – феврале 1700 г. находился в Москве[573], где остановился в архиерейских покоях на подворье Казанского архиепископа близ Красной площади. По наблюдению С. Н. Введенского, митрополит Игнатий вообще был одержим «хозяйственной страстью», отличался «необыкновенной любовью к постройкам» и в целом к церковному «благоукрасительству»[574]. Надо думать, московский иконописец Иван Савин знал Игнатия, так как ему приходилось выполнять какие-то его заказы. Скорее всего, не случайно именно этот епископ был выбран Талицким и Савиным в качестве возможного канала влияния на патриарха. По наблюдению С. Н. Введенского, частые приезды Игнатия в Москву по хозяйственным делам сделали его «известным высшему духовному начальству»: «Он часто бывал на глазах патриарха и среди его приближенных считался своим человеком. Двор патриарха Адриана был в то время приютом для партии, недовольной царскими реформами. Здесь нередко велись разговоры о новых порядках, и