Библиотека душ. Нет выхода из дома странных детей - Рэнсом Риггз

– Ты сможешь исцелить вот это? – произнес он, подводя Рейналдо и Матушку Пыль к тачке. – Это пустóта, видимая нам только в тех местах, где ее кожа испачкана краской.

– Она может исцелить любое существо, в груди которого бьется сердце, – ответил Рейналдо.

– В таком случае займитесь этим существом, – попросил Бентам. – Нам очень важно сохранить ему жизнь.

Матушка Пыль принялась отдавать распоряжения, которые для нас озвучивал Рейналдо. Вначале она приказала вытащить пустóту из тачки, и мы с Эммой вытряхнули ее на пол. Затем нам было велено поместить ее в раковину, и Эмма с Хароном помогли мне поднять ее и положить в узкую и глубокую кухонную мойку. Мы промыли ее раны водой из крана, стараясь по возможности не смывать белую краску. Затем Рейналдо попросил меня указать все ее повреждения, которые тут же осматривала Матушка Пыль.

– Слушай, Марион, – совершенно по-свойски обратился к целительнице Бентам. – Тебе незачем залечивать все ее порезы и ушибы. Перед нами не стоит задача полностью поправить ее здоровье. Она всего лишь нужна нам живой. Ты поняла?

– Да, разумеется, – отмахнулся от него Рейналдо. – Мы свое дело знаем.

Бентам фыркнул и повернулся к ним спиной, всем своим видом демонстрируя недовольство.

– Сейчас она начнет выпускать пыль, – произнес Рейналдо. – Отойдите подальше и постарайтесь ее не вдохнуть, если не хотите мгновенно уснуть.

Мы попятились. Рейналдо прикрыл рот и нос респиратором и развязал шаль, окутывавшую остатки правой руки целительницы. Культя была не более нескольких дюймов в длину и оканчивалась гораздо выше того, что некогда было ее локтем.

Левой рукой Матушка Пыль принялась массировать конец культи, и из нее посыпался мелкий белый порошок, образовавший целое пыльное облако. Рейналдо затаил дыхание и начал причесывать это облако пальцами, собирая порошок в пригоршню. Мы, как зачарованные, наблюдали за происходящим. Наконец, он собрал приблизительно унцию этого странного вещества, а культя Матушки Пыли соответствующим образом уменьшилась.

Рейналдо высыпал пыль в ладонь своей хозяйки. Она склонилась над пустóтой и сдула часть пыли ей на лицо. Я вспомнил, что то же самое она делала и со мной. Пустóта вдохнула и внезапно дернулась. Все, за исключением Матушки Пыли, отскочили назад.

Лежи спокойно, – произнес я, но Рейналдо тут же пояснил, что это всего лишь автоматическая реакция на пыль.

– Тело переключается на пониженную передачу, – добавил он.

Матушка Пыль посыпала пылью глубокий порез на горле пустóты, и Рейналдо сообщил нам, что в зависимости от количества пыль залечивает раны и погружает в сон. Пока он это рассказывал, на горле пустóты образовалась и начала светиться белая пена. По словам Рейналдо, Матушка Пыль производила эту пыль из себя, отчего ее запас был весьма ограничен. По сути, всякий раз кого-нибудь исцеляя, она уничтожала часть себя.

– Я надеюсь, мой вопрос не покажется вам бестактным, – произнесла Эмма, – но зачем вы это делаете, если это вам вредит?

Матушка Пыль на мгновение перестала возиться с пустóтой, повернулась так, чтобы своим единственным глазом видеть Эмму, и произнесла что-то нечленораздельное, прозвучавшее гораздо громче, чем обычно. Казалось, языка у нее тоже нет, и Рейналдо тут же перевел.

– Я это делаю, – произнес он, – потому что таково мое служение.

– Тогда… спасибо, – робко пробормотала Эмма.

Матушка Пыль кивнула и вернулась к своему занятию.

* * *

Исцеление пустóты не могло произойти мгновенно. Чудовище погрузилось в глубокий сон, из которого ей предстояло выйти лишь после того, как затянутся самые опасные раны. Нам сказали, что, по всей вероятности, этот процесс растянется на всю ночь. Поскольку для того, чтобы «подключить» пустóту к машине, она должна бодрствовать, перейти ко второму этапу спасательной операции мы могли не ранее чем через несколько часов. И все это время нам всем предстояло провести на кухне. Рейналдо и Матушке Пыли потому, что раны пустóты было необходимо время от времени обрабатывать свежим порошком, а нам с Эммой потому, что я не мог оставить пустóту без присмотра, несмотря на то, что она спала. Ответственность за ее поведение всецело лежала на мне, подобно тому, как отвечает за нового питомца любой, кто принес его в дом. Эмма не отходила от меня, считая себя ответственной за меня (так же, как и я за нее). Когда я засыпал, она принималась меня щекотать или рассказывала истории о том, как хорошо им жилось в доме мисс Сапсан. Время от времени к нам заглядывал и Бентам, но по большей части он был занят тем, что вместе с Хароном и Нимом патрулировал дом, опасаясь нападения со стороны приспешников своего брата.

Мы с Эммой коротали время за разговорами о том, что ожидает нас в ближайшем будущем. Если бы Бентаму удалось запустить свою машину, то спустя всего несколько часов мы могли получить доступ в крепость тварей, а значит, снова увидеть своих друзей и мисс Сапсан.

– Если мы будем очень и очень осторожны, – кивнула Эмма. – И если…

Она заколебалась и умолкла. Мы сидели рядом на длинной деревянной скамье у стены, и теперь она отвернулась, чтобы я не видел ее лица.

– Что если? – спросил я.

Она страдальчески посмотрела на меня и закончила фразу:

– Если они еще живы.

– Живы.

– Нет, я устала делать вид, что все хорошо. Твари уже могли пустить их души на производство амброзии. Или обнаружить, что проку от имбрин никакого, и начать их пытать, или доить их души, или на чьем-нибудь примере предостеречь остальных от попытки к бегству…

– Перестань, – оборвал ее я. – Времени прошло не так уж и много.

– К тому моменту, как мы туда попадем, пройдет уже по меньшей мере двое суток. За сорок восемь часов может произойти все, что угодно.

– Незачем придумывать всякие ужасы. Ты совсем как Гораций. Это он всегда ожидает самого худшего. Нет никакого смысла себя истязать, пока мы не узнаем наверняка, что с ними произошло.

– Нет, есть, – возразила она. – Если мы рассмотрим все самые худшие варианты развития событий и угадаем один из них, то это не станет для нас неожиданностью и нам будет легче справиться с потрясением.

– Я не думаю, что смогу подготовиться к тому, о чем ты говоришь.

Она опустила голову в ладони и судорожно вздохнула. Думать об этом и в самом деле было невыносимо.

Я хотел сказать ей, что я ее люблю. Я надеялся, что это поможет ей отвлечься от предположений, которые давали ощущение зыбкой почвы, уходящей из-под ног. И взамен хотел предложить опору в виде чего-то, в чем мы оба были уверены. Но мы редко говорили о чувствах, и я не мог заставить себя произнести эти слова в присутствии посторонних людей.

Чем больше я думал о своей любви к Эмме, тем хуже мне было именно потому, что наше будущее было столь неопределенным. Я пытался представлять себе, что нас ждет, но понимал, что мы не можем ничего загадать даже на день вперед. Не представляя себе, что готовит для нас завтра, я был обречен на постоянную внутреннюю борьбу. По своей природе я очень осторожен, я все планирую и предпочитаю знать, что ожидает меня за поворотом – да и за следующим тоже. Но вся моя жизнь с момента, когда я вошел в заброшенные развалины дома мисс Сапсан, и до настоящего времени включительно представляла собой затянувшееся падение в бездну. Чтобы не разбиться, мне пришлось стать совершенно другим человеком – умело приспосабливающимся к быстро меняющимся обстоятельствам, уверенным в собственных силах и смелым. Человеком, которым смог бы гордиться мой дед. Но мое преображение не было полным. Этот новый Джейкоб налагался на старого, и временами – довольно часто – я испытывал леденящий ужас, заставлявший сожалеть, что я вообще связался с этой проклятой мисс Сапсан. В такие моменты я мечтал об одном – чтобы мир прекратил вращаться с такой скоростью и хоть на несколько минут все оставили меня в покое. Я с болью в сердце спрашивал себя – который из этих двух Джейкобов любит Эмму. Новый и готовый на все или старый, которому нужна хоть какая-то опора под ногами?