Пожирательница гениев - Мизиа Серт

Как раз в это время он начал огромную работу по новой отделке кафедрального собора в Виче. Это не только было главным созданием его жизни, но и сыграло в ней особую роль, так как он трижды принимался за него заново. Когда мы познакомились, Серт только что выставил первые панно, заказанные собором. Ему было тогда что-то около двадцати шести лет. Я не могу сказать, что мне очень понравился его первоначальный замысел — и Серт хорошо знал это, За долгие годы нашего супружества жизненный опыт должен был неизбежно обогатить его искусство и побудить заново начать работу, на которую ушли годы усилий. Серт принялся за нее со страстью и пылом, свойственными человеку, уверенному, что он достигнет своей цели.

Война в Испании уничтожила эту огромную работу: красные сожгли Вич.

Серта, в котором всегда бурлили новые замыслы, эта катастрофа привела к тому, что он в третий раз взялся за дело, убежденный, что выполнит его еще лучше! Таков был этот человек, достигший зенита карьеры, человек, которому предлагали миллион за миллионом за убранство дворцов и в котором, как считали многие современники, блестящий дилетантизм соединялся с огромным тщеславием. На самом деле в глубине души он терзался сомнением, неуверенностью, доходящими иногда до такого отчаяния, что он ставил под вопрос все свое творчество.

Мало кто знал эту черту человека, внешне казавшегося удовлетворенным, но который — сколько раз! — испытывал мучительную тоску, глядя на свое завершенное произведение.

Смерть Руси была для него моральным крушением. Только бьющий через край темперамент и вновь рождающаяся уверенность, что он может сделать что-то еще лучше, позволили Серту снова к концу жизни взяться за работу, с которой начинался его путь художника.

Разразилась война. Она, естественно, создавала непреодолимые препятствия для его затеи, так как в Париже он выполнял работу, которую надо было переслать в Мадрид. Но Серт признавал законы, какие сам себе устанавливал. Он не только не падал духом, напротив, трудности и катастрофы этих четырех лет стимулировали его и, возможно, увеличивали его ненасытное любопытство к жизни! Нет, он не был слеп или равнодушен к драмам, разыгрывавшимся перед его глазами. Напротив, помогал друзьям, оказывал услуги одновременно Франции и Испании, услуги, на которые никто другой был не в состоянии отважиться… Кисти продолжали приходить из Лондона, чистое золото — из Италии, холст — из Швейцарии, как будто никаких границ не существовало. Каковы бы ни были обстоятельства, лишения и угрозы, Серт продолжал работать. Разъезжал в огромных автомобилях, отправлялся, когда ему было нужно, в страны, где у него были дела, и приглашал друзей на роскошные обеды, к которым он их приучил. Серт являл своего рода чудо, вне времени и пространства. Уверена, что даже я не знаю, скольких он вытащил из тюрьмы, скольким помог избежать депортации или еще более страшной участи. Что касается тех, кто во время голода жил провизией, целыми грузовиками доставляемой из Испании, то они об этом не забыли!

Непрекращающиеся трудности, заботы и тревога, ставшие во время этой войны для всех каждодневными, незаметно приблизили его ко мне. Должна сказать, что благодаря Серту я не только не испытывала материальных лишений, но и не знала (он так хотел!), каких усилий ему стоило оградить меня от больших неприятностей.

Я родилась в Петербурге, мой развод не был оформлен во Франции, дипломатический паспорт, на который не имела права, я получила из любезности. Плюс ко всему — должна признаться — по всякому поводу опрометчиво говорила то, чего не следовало. Все это в годы оккупации могло привести к катастрофе, если бы Серт всякий раз не защищал меня. А я об этом и не догадывалась.

Его известность как художника и то, что он был членом дипломатического корпуса[312] большой нейтральной страны, позволяли ему играть в Париже исключительную роль. Благодаря этому он стал для Испании чрезвычайно важной персоной. У него происходили приемы и встречи, какие не могли иметь место в посольстве.

Живя во Франции около сорока лет, не переставая при этом много раз в году бывать у себя на родине, где его ждали все более и более частые заказы, — Серт внезапно стал играть роль первого плана.

Все помнят, как с умелой и дружеской помощью Ж. Жойара (тогдашнего директора национальных музеев Франции) ему удалось спасти коллекцию музея Прадо[313], великолепная выставка которой состоялась тогда в Женеве.

Закончив работу в ателье, он отправлялся на поиски сокровищ. Для него это было отдыхом и отвлечением. Радовался как ребенок, показывая каждое свое новое приобретение и говоря неправду о цене или о месте, где он его купил… Это составляло часть игры: удовольствие удивить меня.

Часто я проводила у него уик-энды или несколько недель. Он предоставлял мне одну из своих королевских кроватей, немного пугавших меня. Но я еще раз возвращалась под его крышу. И это было главным. Пышность его дома и неслыханное гостеприимство, какое во время этой ужасной войны мало кто способен был проявить, позволили ему создать у себя центр контактов, в равной степени полезных испанцам и французам. Многие из его коллег из посольства, среди которых считаю своим долгом назвать большого и верного друга маркиза де Ла Торре, регулярно приходили к утреннему завтраку.

…Еще была радость освобождения Парижа. Больше пятидесяти человек собралось у Серта на площади де ла Конкорд в утро шествия войск генерала де Голля. Раздавался свист пуль. Стреляли из Тюильри, из морского министерства. Не уцелело ни одно окно в квартире Серта. Спокойно облокотившись на перила углового балкона, задрапированного по торжественному случаю старинным бархатом, Серт ни на минуту не отрывался от зрелища, вызывавшего у него восторг. Пули, продырявившие стены и картины, должно быть, задели его голову, так как на макушке выступили капельки крови! Пол был усеян разбитым стеклом. Когда все кончилось, он повернулся, пытаясь собрать приглашенных, — некоторые спрятались, кто в шкафы, кто под кресла. Он попросил прощения, что эта несвоевременная пальба осмелилась прервать обильный завтрак, сервированный в столовой…

В последний год жизни Серт нашел время закончить для собора в Виче третий и окончательный вариант монументальных панно. Его деятельность в это время была фантастически разнообразна. Злые языки дошли до того, что заявляли, якобы он не мог сам выполнить все это. (Увы! Кто, кроме него, был способен работать с такими огромными пространствами?)

Он постоянно был переполнен новыми проектами. И ни один из них не оставался утопией. Каким бы экстравагантным, сумасбродным ни казался зреющий в нем замысел, знали, что он в состоянии реализовать его. Так, он хотел создать в Испании образцовый интернациональный университетский город, где обучали бы искусству и всем наукам. Курсы должны были вести выдающиеся ученые мира. Чтобы они могли не утруждать себя поездками в Испанию, должна была действовать система радиопередач с синхронным переводом (подобным тому, каким уже пользуются на больших интернациональных конференциях), чтобы студенты, каждый на родном языке, могли слушать лекции самых квалифицированных в своей области ученых.