Закон молодильного яблочка - Дарья Донцова

— А вы начали в Сети плавать, — кивнула я.

Вениамин потер ладонью шею.

— Дорогули мои, ума у вас не хватит все нужные вопросы задать. Расскажу сам интересную историйку. Слушайте и на ус мотайте. Хотите знать, почему за Виолой следил? Все сообщу. С условием: Степан меня в ту коммуну точно пристраивает. Я старенький теперь, один не выживу, а охота еще на солнышке погреться. По рукам? Узнаете все, что хотите. Я-то правду до трусов, до голой задницы знаю. А вы меня потом за рассказ подробненький в хорошее место отправите. Ну как?

— Договорились, — кивнул Дмитриев. — Но если вдруг выяснится, что вы участвовали в отравлении Веры Васильевны Никитиной и Лены Рябцевой, вам нехорошо будет.

В глазах Муравьева зажглось изумление, он быстро сказал:

— По рукам. Слухайте песнь соловьиную, не перебивайте, горланить не мешайте.

Преодолевая чувство брезгливости, я опустилась на грязную софу около Степы и посмотрела на уголовника. А тот начал издалека.

…Когда Саша Ферин в полной панике позвонил домой и сказал отцу: «У нас Злата умерла», Вениамин поспешил в квартиру Масловых. В дорого убранных апартаментах он нашел перепуганных подростков. В спальне на кровати лежала девочка. Веня не раз видел трупы и понял сразу: Газетина покойница. Тут надо заметить, что никто из участников вечеринки понятия не имел, что Муравей — родной отец Ферина. Александр напропалую хвастался перед приятелями, что он свой в криминальном мире, дружит с авторитетами, руководителями преступных группировок… Но Муравей никогда не занимал лидирующих позиций, был простым вором. Он обчищал квартиры, легко открывая любые замки. У него были богатая фантазия, изворотливый ум, Веня врал, как дышал.

В доме Елизаветы Михайловны любовник постоянно не жил. Ферина лгала соседкам, что Вениамин Иванович, который часто приходит к ним с сыном в гости, работает в банке. Муравьев в тот период жизни хорошо одевался, старался правильно разговаривать, понимая, что ему надо выглядеть солидно, вызывать доверие, тогда он легко войдет в любой подъезд, прикинется гостем, не вызовет подозрений у консьержки. Но правду об отце Саша прекрасно знал.

Кроме Елизаветы, которую Муравьев считал женой, у него была любовница Катя, содержательница подпольного публичного дома. Женщины любвеобильного домушника между собой не общались и даже не подозревали о существовании друг друга. Каждая полагала, что она единственная в жизни Вени. А Муравей плавно перемещался от одной дамы сердца к другой и жил припеваючи.

Увидев труп Златы, Вениамин потребовал от ребят денег. Из рассказов сына он знал, что Шлыков беден, как церковный таракан, а вот у Масловых в семье водятся большие бабки. Муравьев давил на Егора изо всех сил, но вскоре ему стало ясно: у подростка пустой карман, а на его предков наезжать опасно, у них большие связи. В любом другом случае, узнав, что у того, кому надо помочь спрятать мертвеца, нет приличных денег, Муравей развернулся бы и ушел. Но здесь-то в историю оказался впутан его сын. Веня призадумался.

И вдруг раздался громкий детский голос. В квартиру, которую перепуганный Егор забыл запереть, ворвался Гена Шлыков, младший брат Андрея. Пацан топал ногами, капризно верещал. Сразу было ясно: мальчик избалован до предела, привык, что исполняются все его прихоти. Муравьеву семилетка совсем не понравился. А еще он сообразил: подростки понимают, что случилось, и будут молчать, маленький же крысеныш начнет направо-налево визжать, что нашел брата ночью у Масловых, опишет Сашу Ферина. Лишнего свидетеля лучше убрать. Вот только Муравьев вор, а не убийца, не отморозок. Даже весьма противного пацана жизни лишать он не хотел. Ну не по понятиям душить мальца. Так лишь отморозки поступают.

Вениамин молча глядел на ребенка, прикидывая, что же делать, и вдруг понял: у Гены белокурые кудряшки, пухлые румяные щечки — этакий раскормленный ангелочек. В памяти Муравьева мигом всплыл образ скульптора, богатого мецената, собирателя антиквариата и живописи Бориса Альфредовича.

Импозантный мужчина являлся лучшим клиентом Кати, вот только его не интересовали женщины, девушки и девочки. Борис Альфредович, придя к Катерине, нежно ворковал:

— Нужен мальчик. Лет семи. Не подумай чего плохого — я леплю фигуру ангела, ищу натурщика.

— Конечно, конечно, — кивала бандерша и демонстрировала ему тех, кто у нее имелся.

— Они старые, — вздыхал Борис, — на вид по двенадцать лет, а на самом деле им шестнадцать-семнадцать. И не блондины. Ладно, возьму что есть.

Скульптор упорно просил подходящего «натурщика», но тот никак не находился. Гена Шлыков оказался именно таким «ангелом», которого так жаждал Альфредович. Муравьев обрадовался удаче — дело-то чудесно устраивалось. Вор упаковал труп Златы и увез его и свою живую добычу. Останки девочки уголовник утопил в подмосковном болоте, местоположение которого сейчас, спустя столько лет, указать уже не может. Он отъехал подальше наобум, остановился где-то наугад. Потом Муравей отдал Гену Борису Альфредовичу, причем заломил за малыша такую цену, что сам не верил, получит ли ее. Но скульптор молча вручил продавцу пачки купюр. Он даже не обратил внимания на то, что у мальчика дефект глаза — на одном половина радужки была молочно-белой…

— Вы продали ребенка? — возмутилась я. — Слов нет, чтобы оценить ваш поступок!

Вениамин изобразил удивление.

— Скульптор натурщика искал, ангела лепить хотел. Он мне пообещал: «Закончу работу, мальчика матери верну». Я получил деньги у скульптора за находку подходящего типажа. А уж как Борис Альфредович далее с хорошеньким мальчишечкой поступил, не с меня спрос, с него.

Я дернула Степана за рукав.

— Он над нами издевается!

— Что вы, и в голову не приходит, — заморгал мерзавец. — Я ребенку зла не причинил. Надо было сына из беды выручать, очень за него переживал. Да только зря все, Сашка-то умер.

— Кто умер? — изумленно спросила я.

— Александр, сын наш с Елизаветой, — уточнил Муравьев. — Ему нехороший диагноз поставили, лечили, да попусту. Сашка заболел неожиданно, а был здоровый лось. Он с приятелями где-то гулял, подрался, по башке получил, и стала у парня голова болеть. День, другой, неделю, месяц. Я к тому моменту с Лизкой расплевался. Характер у бабы уж очень поганый. Главным для нее были деньги, ради них на все соглашалась. Я от нее только и слышал: «Дай, дай, дай… мало принес… У соседки шуба, я в рванине хожу, паршивенькой золотой цепочки нет…» И завистливая была до изумления. У всех полно добра, а у нее ничего нет. Такая вот ее жизненная позиция, радоваться тому, что имеет, она не умела.

— Госпожа Ферина мертва, — уточнила я.

— Намекаешь, что о покойниках только хорошо говорить надо? — оскалился Вениамин.

Я посмотрела прямо в глаза противному старику.

— Вы много лет прожили с Елизаветой Михайловной. Почему сразу не ушли, если у нее был такой характер?