Это было в Праге - Георгий Брянцев

— Сейчас подойдут. Ты не волнуйся, — успокаивал друга Слива.

Мрачек и Глушанин не появлялись еще минуты две-три. Отлично понимая, что второй раз такой удобный случай уже не повторится, они торопились изо всех сил.

Подойдя к вагону, все четверо легко вскочили в него. Действовали молча. Первыми перебрались на другую сторону Боровик и Слива и тут же залегли в лужах. Потом они ползком доползли до намеченного вагона. Не успел Боровик, лезший вторым, скрыться в отверстии пола, как под вагоном показались Глушанин и Мрачек.

— Ну, а если состав… — Антонин хотел сказать: «Если состав простоит еще час, в какое мы попадем положение?» — но гудок паровоза оборвал его на полуслове.

Состав заскрипел, рывком сдвинулся с места и плавно покатился.

Друзья сидели тесной кучкой, плечами прижавшись друг к другу. Они на свободе. Свобода! Вот она, вожделенная свобода, о которой они мечтали в свои каторжные дни и бессонные ночи, ожидание которой помогло им пережить черные годы неволи!

Состав, погромыхивая на стрелках, миновал станционную зону и стал набирать скорость.

Поезд удалялся от Дрездена…

1

— Стоп! — тихо сказал подполковник Мрачек, шедший впереди, и поднял руку.

Его товарищи остановились, вглядываясь вперед.

Это произошло на другой день после побега из Дрездена. До сих пор удача сопутствовала им. Покинув на глухом полустанке вагон, четверо друзей, прикрываясь ночной темнотой, все дальше уходили от железной дороги. К рассвету они без всяких приключений, никого не встретив на пути, достигли леса. Тишина, полумрак, прохлада встретили их. Углубившись в лес, товарищи сделали привал и потом продолжали путь дальше. Часа через четыре новый привал, и снова в дорогу. Одно стремление владело ими: как можно скорее раздобыть одежду и еду, сбросить с себя лагерные брезентовые комбинезоны. Появляться в населенных пунктах с номерными знаками на груди и спине было равносильно гибели. Острый голод все больше давал себя знать, их тянуло к жилью.

Сквозь стволы редких деревьев они увидели прижавшийся к земле, почерневший прошлогодний стог сена.

Мрачек сделал знак оставаться на месте, а сам крадучись пошел к стожку.

Глушанин, Слива и Боровик, воспользовавшись нежданной передышкой, тотчас же опустились на травку. Здесь, в лесу, она робко проклевывалась сквозь слой прошлогодних листьев. Мрачек обошел вокруг стожка, осмотрелся и более уверенно крупным шагом пошел куда-то в сторону.

Это не удивило беглецов. Действия подполковника Мрачека они привыкли принимать беспрекословно. Кто-нибудь должен быть старшим. С той минуты, как они покинули товарный вагон, старшим был единодушно признан подполковник Мрачек. Он отлично ориентировался на местности, вносил поправки в маршрут движения, и все соглашались с ним, чувствуя его уверенность. Он всегда шел впереди, выбирал места для привалов.

Из разведки Мрачек вернулся через полчаса. Подойдя к друзьям и опустившись на колени, он сказал:

— Вольер.

— Что такое? — Глушанин наморщил лоб.

— Вольер, — повторил Мрачек.

— Не понимаю. Откуда здесь вольер? Я видел вольеры на сельскохозяйственной выставке в Москве. Птица сидела в них.

— Вот, вот. Здесь фазаний вольер. Состоятельные люди разводят фазанов, а потом охотятся на них.

— И красивые фазаны? — спросил Глушанин.

— Фазанов не видел, но наткнулся на охотничий домик. К нему ведет тропинка от стога. И что любопытно: в домике сейчас ни души, но, безусловно, люди живут в нем.

— Можно чем-нибудь поживиться? — быстро спросил Слива.

— При условии нарушения уголовного кодекса — можно.

— Плевать на кодексы! Идет война, и мы во вражеской стране. Нас травят, душат в газовых камерах, жгут в крематориях, а ты говоришь о кодексе! А в лагери тебя упрятали как, без нарушения кодекса? — в сердцах спросил Глушанин.

Мрачек вскинул брови: не ждал, что его шутка вызовет такое возмущение.

— Ты прав, Максим. Меня кодекс не смущает. Пойдемте.

Лес расступился перед ними, открыв полукруглую поляну.

На ней стоял небольшой домик, аккуратно рубленный, под шестискатной крышей, крытой щепой. Строение было обнесено плетеной изгородью.

— Может быть, за это время хозяева вернулись? — высказал опасение осторожный Боровик, окликая Мрачека, который смело направился к домику.

— Не думаю. А если и появились, значения это не имеет. А тебя, — он повернулся к Боровику, — я попрошу стоять у плетня, вести внешнее наблюдение, пока мы будем нарушать уголовный кодекс.

Глушанин ухмыльнулся.

Перед домиком торчали четыре колоды. Из лотка выползали пчелы, расправляли крылышки и, жужжа, улетали на работу. Тут же, нахохлившись, чинно прохаживалась белая клушка. Вкруг нее копошились и попискивали желтые пушистые цыплята. У самой стены стоял плотничий верстак, заваленный свежими виточками стружек. В стене торчал остро отточенный топор, и на лезвии его ослепительно играли лучи утреннего солнца. На подоконнике Настежь раскрытого окна из деревянного ящичка тянулся к свету остренькими перышками лук.

Мрачек, Глушанин и Слива вошли в домик. Действительно, ни души. Пахло какими-то травами, пересушенным бельем. На этажерочке равнодушно и монотонно потикивал будильник. Со стены, из дубовых лакированных рамок, смотрели на непрошеных гостей усатая старуха и неестественно улыбающийся старик.

— А это что за субъект? — Глушанин взял с этажерки портрет кабинетного размера в медной проволочной оправе.

На снимке был изображен эсэсовец лет двадцати пяти в чине унтерштурмфюрера. Он был снят на фоне местности, которая показалась Глушанину удивительно знакомой. Максим быстро перевернул снимок и на обороте прочел по-немецки: «Дорогим папе и маме от сына Карла. Привет из Кисловодска».

— Ишь ты, сволочь, куда забрался! — пробурчал Глушанин. — Интересно знать, унес ты оттуда голову или там ее оставил?

Прошли во вторую комнату, немного больше первой. Здесь стояли широкая двуспальная, под дуб, кровать, платяной шкаф, ножная швейная машина и небольшой туалетный столик.

На ковре у кровати висели ружье двуствольное центрального боя, пятизарядная малопулька и охотничьи принадлежности: рожки, сворки, поводки, патронташи, набитые медными гильзами, ягдташи, охотничьи ножи.

Глушанин снял ружье.

— Братцы, ижевка! Наша!

Антонин снял малопульку, оглядел ее и передал Глушанину.

— Тоже, видно, ваша, — сказал он.

Лицо Глушанина расцвело, словно радуга.

— Определенно наша! Тула! Тула-матушка!

— Видно, сыночек подарки присылал, — с недоброй иронией проговорил Мрачек. — Трофеи… Ну, друзья, мешкать нечего. Приступим к делу, а то еще, чего доброго, с хозяином придется беседовать, а это не совсем желательно.