Записки беспогонника - Сергей Голицын

«Ну, еще четыре, еще три. Нет, нет, останавливаться нельзя никак! Еще три столба, еще один. Что это впереди темнеет? А, да это немецкие могилы». Миновал каски на кольях — половину дороги. Ветер свирепел и бросался колючими комьями снега. Я обледенел, мне трудно стало глядеть. Хорошо еще, что не так было холодно. Но как же я устал… Даже трудно было поднимать поочередно ноги — одну, другую… «Вот дойду до того столба и сяду. Нет, нет, нельзя садиться. Надо идти, идти…»

Несколько раз я кричал самому себе:

— Сережка, вперед, вперед!

И я дошел. Но когда увидел впереди первую хату Тингуты, то вдруг почувствовал, что кто-то словно камнем ударил меня в бровь. Я зашатался и чуть не упал. У меня началась жуткая мигрень, какой я страдал всю жизнь после сильнейшего нервного напряжения и непременно на голодный желудок. Последние несколько шагов я сделал с величайшим трудом и пошатываясь. Каким-то чудом сразу нашел свою глинобитную мазанку. Постучался. Мне открыл Терехов.

— Голицын, ты?

Я не мог произнести ни слова. Терехов снял с меня совершенно обледенелую одежду, уложил на полушубок на пол, и я, так ничего не сказав, тотчас же заснул.

Терехов посмотрел на часы — было два часа ночи.

— Вы знаете, как мне за вас попало! — говорил мне во время утреннего завтрака Гофунг. — Так меня Николай Алексеевич ругал, так ругал.

— И правильно сделал, что ругал, — горячился Терехов. — Нет, надо же было такое придумать! Точно зная, что все там разрушено, на ночь глядя погнать одного, да еще неизвестно зачем, да еще безоружного! И какого черта ты попер?

— По военному уставу приказания командира выполняются без рассуждений, — ответил я.

— А знаешь ли ты, что немцы по двое, по трое пробираются из Сталинграда и бродят тут по степи?

Да, когда впоследствии мне доверяли жизнь и судьбы многих людей, я никогда, ни при каких обстоятельствах не поступил бы так, как капитан Баландин поступил со мной. Был он чугунно-тупой, упрямый, холодный человек. Говорили, что он меня ценит. Неправда, не меня он ценил, а некое бойкое топографическое существо, умеющее чертить. Уже после войны Баландина с треском вышибли в отставку, когда из-за его недомыслия погиб хороший юноша-солдатик.

Терехов, узнав, что я совсем здоров, предложил мне вместе отправиться за несколько километров к немецким землянкам. Надо было во что бы то ни стало найти какие-либо строительные материалы для будущих огневых точек.

Сидя за завтраком, я с любопытством оглядывал окружающую нас обстановку. Мы сидели на своих чемоданах и узлах, так как ни стола, ни стульев не было. Хозяева — калмык, калмычка и целый выводок щебечущих, смешливых кал мычат — устроились на войлоке на полу, поджав под себя ноги, и с любопытством наблюдали за нами. Сбоку дымилась маленькая печурка, на которой старуха, страшная и косматая, как ведьма, пекла лепешки.

Хозяин спросил — нет ли у меня чаю, пообещав за него баранину. Как раз я давно берег восьмушку. К моему удивлению, он дал мне целую ногу, да еще с куском бока. Гофунг тут же забрал баранину в общий продуктовый мешок.

Я с любопытством разглядывал многочисленных калмычат. Старшая дочка, с круглыми и красными, как яблоки, щечками, была определенно хорошенькая. Она что-то шила и время от времени вскидывала на меня свои косые глаза и смеялась, видимо, хотела, чтобы я обратил на нее внимание.

После завтрака я вышел за нуждой на улицу. Вдруг девушка выскочила следом за мной и, дернув меня за рукав, с хохотом пробежала мимо меня, потом остановилась, неожиданно задрала подол на голову и присела. Я увидел буквально все и в ужасе ринулся обратно в хату. Неужели калмычки так оригинально кокетничают?

Мы пошли с Тереховым по указанному нам направлению и действительно скоро обнаружили на склоне оврага разрушенные землянки.

— Я боюсь, что там все заминировано, — говорил Терехов. — Ступай осторожнее.

Мое внимание привлек какой-то блестящий цилиндрической формы предмет на снегу, а вокруг него множество лисьих следов. Несомненно, лиса долго катала эту штуковину. Я нагнулся.

— Это мина! Отойди…. твою мать! — заматерился Терехов.

Но уже предмет был у меня в руках. Я держал измятую, изуродованную консервную банку, притом достаточно увесистую, но без единой надписи. Мне удалось оторвать болтавшийся кусок жести; я засунул палец в дырку и вытащил что-то белое и красное.

— Это яд! — загремел Терехов.

Но палец с этим белым и красным был уже у меня во рту.

— Это свиные консервы, мясо и сало, — сказал я.

Терехов тоже засунул палец в дырку, вытащил кусочек и тоже облизал палец.

— Действительно, свинина, — сказал он.

— Да смотрите, еще и еще! — закричал я, откапывая в снегу две, также сильно измятые банки.

Ногами и руками мы стали яростно разгребать снег и нашли еще несколько банок. Я наткнулся на деревянную крышку от ящика и прочел надпись по-немецки. В числе прочих непонятных слов стояли: «Рогк» и «88 Stuck».

— Николай Алексеевич, — закричал я, — вот сколько нам надо найти!

И мы принялись бешено копаться в снегу. Каждая новая банка встречалась радостными криками.

— Вот еще одна штука! Вот еще три штуки!

В одной ямке мы обнаружили сразу не менее 15. В наших поисках было что-то упоительное. Мы плясали, прыгали, разгребали снег руками, ногами, крышкой от ящика и все находили и находили новые банки.

Но искать таким способом в снегу и в ямках было очень утомительно, и через час мы совершенно выдохлись. А банки стали попадаться реже.

Мы сосчитали наши трофеи. Оказалось 60 штук, по 200 граммов каждая. Неплохо!

Только теперь мы заметили разбитую походную кухню и рядом воронку от снаряда. Очевидно, ящик с консервами был выброшен взрывной волной, а повара либо погибли, либо убежали.

Завтра же с лопатами придем сюда и найдем не только оставшиеся 28 банок, но еще многое и многое другое, что погребено под снегом. Ведь мы даже не дошли до землянок, а уже раздобыли такие богатства.

Пришлось мне снять гимнастерку, завязать рукава и ворот и в этот самодельный мешок напихать банки; набили мы ими и карманы и торжественно приволокли наши трофеи домой.

— А неплохая, знаете, вещь! — сказал Гофунг, когда в тот вечер, сидя на чемоданах, мы принялись макать хлеб в сковородку с растопленным свиным салом.

От болей в животе я долго не мог уснуть. А только уснул, как был разбужен. Раздался страшный стук в дверь. Терехов пошел отворять. При тусклом свете фонаря я увидел на пороге капитана Баландина.

— Собирайтесь немедленно! Я приехал за вами. Рубеж отменяется. Везу вас на новые рубежи.

Терехов заворчал — нельзя ли отложить до утра?

— Задание самого Рокоссовского! Исключительно срочное! — вопил Баландин.