Слово на букву "Л" - Клер Кальман

Перед глазами у нее плыла белая скатерть с резкими красными пятнами, серебряная лопатка, изуродованный торт.

Белла слишком выдохлась, чтобы ехать домой сейчас, и решила отправиться утром, как только рассветет. Сейчас она мечтала только о том, чтобы отлежаться в горячей ванне и поспать. Ребра у нее болели от рыданий, но сейчас слез не было. Она была совершенно спокойна. То, что невозможно выразить словами, было сказано, и это принесло облегчение.

Джеральд вошел в ее комнату.

— Твоя мать хочет поговорить с тобой и все объяснить. Просто поговори с ней. Пожалуйста.

— Извини, папа, с меня достаточно. У меня нет настроения выслушивать ее объяснения, почему она такая.

— Я знаю, это трудно. Она действительно пытается… Она на самом деле не может иначе.

— Папа. Давай не будем об этом, хорошо?

— Хорошо. — Его плечи опустились, он выглядел усталым. — Может, тогда утром, а?

— Может быть. — Она улыбнулась и обняла его. — Прости за этот переполох.

Он отмел извинения взмахом руки и потрепал ее по щеке:

— Забудь об этом. Действительно, все это — пустое сотрясание воздуха.

Девочка сидит на полу, прижав коленки к груди, в большом чулане под лестницей. Если встать на цыпочки, то можно дотянуться до выключателя, поэтому иногда она приходит сюда с лягушонком Фернандо, любимой мягкой игрушкой, с бумагой и самыми лучшими фломастерами. Она рисует принцесс. Сама она, конечно, Главная Принцесса, ей прислуживают подружки, принцессы поменьше, не такие важные. Все они одеты в длинные платья, у них желтые короны, украшенные тщательно вырисованными огромными драгоценными камнями.

До сих пор ее никогда не заставали в заветном местечке. Во-первых, она старалась не оставаться там слишком долго, и ее мать уже примирилась с тем, что время от времени она исчезает неизвестно куда. Во-вторых, благодаря гладильной доске, прислоненной к стене, и большому папиному зимнему пальто и рыболовным принадлежностям, свисающим с крючков для одежды, ее невозможно заметить случайно. Но сегодня у нее нет ни бумаги, ни фломастеров. Взять их не было времени.

Сегодня утром она была в саду, выпалывая мелкие сорняки, которые показал ей папа, и собирая малину под густой зеленой завесой из веток. Маме нужна малина, чтобы приготовить какой-то особый десерт. Белла собирает ягоды и ест их, считая: одна, две, три — в миску, одна — в рот. Когда миска наполняется, она несет ее в дом, по дороге в задумчивости проводя пальцами по стене. Мама говорит ей спасибо за то, что она такая хорошая девочка, и надеется, что она съела не слишком много ягод, чтобы не испортить аппетит перед обедом. Шелестя платьем, мама идет через гостиную:

— Белла!

Она замирает на кухне с рукой, протянутой, чтобы взять еще ягодку, затем крадется по направлению к другой двери — в холл, через переднюю дверь, в безопасность. Алессандра кричит Джеральду, чтобы тот пришел и взглянул, что сотворила эта несносная девчонка.

— На всех обоях следы от пальцев в малине! Белла! Иди сюда немедленно!

Она уже почти у передней двери, когда ее хватают за руку и разворачивают:

— Ты нарочно сделала это, назло мне, да? Назло?

Лицо матери у самого ее лица, она чувствует сладковатый мыльный запах пудры и жасминового масла для ванны. Глаза ее матери кажутся огромными, яркими, с искорками огня, как у тигра.

— Я не нарочно, — шепчет она, — не нарочно.

— Нет, нарочно. Не ври мне! — Резкие удары обжигают ей ноги. — Теперь иди в свою комнату и не попадайся мне на глаза до конца дня.

* * *

Она кусает губу, стараясь не заплакать. Белла не хочет, чтобы она видела, как она плачет, не хочет.

Она начинает подниматься по лестнице к себе в комнату, но потом слышит голоса на кухне, крадется вниз и бесшумно проскальзывает в чулан.

Сидя в дальнем углу, за мягкой грудой папиного пальто, она пытается расслышать, что они говорят, но не совсем понимает, о чем идет речь.

— …хватит, — говорит отец, — …не хотела этого.

— …принимаешь ее сторону.

— …ничего не принимаю… ту же сторону.

— …так стараюсь.

— …помочь тебе… наказание не принесет…

— Хватит, Джеральд. Пожалуйста.

Звук легких шагов, поднимающихся по лестнице. Щелчок замка ванной комнаты.

Она приоткрывает дверь чулана. Ей видна тонкая полоска прихожей и кусочек открытой кухонной двери. Она тихонько проходит через коридор и заглядывает туда. Отец стоит у раковины, спиной к ней, глядя в окно. Он моет посуду. Бело-зеленая фарфоровая чашка кажется такой маленькой в его руках, будто она из кукольного сервиза. Наверное, она очень грязная, потому что он без конца поворачивает ее, отмывая внутри. Должно быть, он вспомнил какую-то хорошую шутку, потому что его плечи трясутся так, как будто он смеется. Ей тоже хочется узнать, что это за шутка, но она чувствует себя как-то странно, ей становится страшно; поэтому она проскальзывает обратно мимо запачканных малиной стен, потом через стеклянную дверь в сад, протискивается через дыру в заборе и убегает через поле в высокую-высокую траву.

* * *

А утром, когда отец стучит к ней в дверь с чашкой чая, ее в комнате уже нет.

Огонек на ее автоответчике бешено мигал, вся пленка была заполнена непрослушанными сообщениями. В основном это были утомительные монологи, оставленные отцом. Сама она не хотела звонить родителям, опасаясь нарваться на мать. Да и в разговоре с отцом она не видела ни малейшего смысла. Он попытался бы приложить весь свой дипломатический дар, чтобы успокоить ее и уговорить приехать к ним, уверяя, что на этот раз все будет по-другому, извиняясь за Алессандру и в то же время оправдывая и защищая ее.

Энтони только успел щелчком направить в ее голову мячик из губки, которой они в офисе стирали фломастеры с доски, как зазвонил телефон. Она послала мячик обратно, попав в ему в кружку с кофе.

— Энтони, у меня НЕТ настроения, — проигнорировала она рожи, которые тот ей корчил.

Звонил Джеральд.

— Привет, папа, как дела? — спросила она без энтузиазма.

Мячик снова стукнулся об стол перед нею. Она отбила его в сторону сканера и прошипела:

— Отвяжись!

— Пожалуйста, скажи мне, что ты звонишь не по тому поводу, по которому я думаю.

Она почувствовала, что Энтони пытается прислушаться, и выдала ему Приподнятую Бровь Беллы Крейцер — прием, гарантировавший превращение мужчин в камень на расстоянии пятидесяти шагов. Тот включил радио и нашел тихую, отвлекающую музыку.

— Если она так сожалеет о случившемся и хочет объяснить что-то, почему бы ей самой не поднять трубку, хотела бы я знать?