Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано - Томас Френч

Наступило третье августа. Предполагаемая дата родов.

Эта дата записалась у меня на подкорку, и наступление ее казалось мне очень важным событием. Однако вместо пухлого краснощекого новорожденного у меня был больной госпитализированный четырехмесячный ребенок. Тома не было в городе. Я не находила себе места.

С того момента у Джунипер было два возраста: реальный и предполагаемый.

Наша медсестра Кэрол-Тиффани прочла все мои эмоции на моем лице. Она отправила ассистентку по уходу за пациентами Брук в родовое отделение, чтобы привезти колыбель на колесиках. Мы с Брук раздели Джунипер и завернули ее в одеяло с рисунком из голубых и розовых отпечатков стоп. Именно такое одеяло можно увидеть на фотографии каждого американского новорожденного. Мы надели на нее шапочку, и та подошла по размеру! Затем взвесили ее: один килограмм восемьсот граммов. Сделали отпечатки ладоней и стоп. Диана подписала формальное свидетельство о рождении, а Брук прикрепила к кроватке Джунипер табличку с надписью: «С днем рождения меня!»

Я пыталась вообразить, что бы я чувствовала, если бы действительно родила ее в тот день, ничего не зная о прошедших четырех месяцах и не помня, каким слабым младенцем весом в полкило она была. Я бы отдала что угодно, лишь бы избавить ее от боли и позволить ей находиться в матке нужное количество времени. Я так хотела, чтобы медсестра положила ее мне на грудь, чтобы Том со слезами на глазах делал фото, услышать ее пронзительный и здоровый плач, заполняющий палату. Но нам с ней не дано было насладиться этим моментом. Отныне и навсегда мы стали другими людьми. Мы застряли в этой Небыляндии, где-то между маткой и внешним миром. Я узнала свою дочь с тех сторон, с которых лишь немногим матерям удается узнать своих детей. Я увидела, кем она была по самой своей сути. Я представляла ее пророщенным зернышком. Я была свидетелем ее силы и решительности. Я видела, как она меняет форму. Я видела, как она пробуждается.

Мы с Брук стояли над ее колыбелью. Джунипер легко могла приподниматься на предплечьях, поворачивать голову и изучать мир. Она осматривала палату и улыбалась.

Я рассказала Брук обо всех ситуациях, когда я боялась, что Джунипер умрет. Брук кивнула. Оказалось, одной из ее обязанностей было помогать родителям, которые потеряли ребенка. Она делала отпечатки ручек и ножек умершего младенца, а затем дарила их родителям в расписанных вручную коробочках. По ее словам, коробки делали волонтеры. Внутри был маленький костюмчик, прядь волос, несколько фотографий. Брук называла шкаф, в котором хранился целый запас этих коробок, «Шкаф мертвых младенцев».

Кровь отлила от моего лица, и я постаралась сделать так, чтобы Брук не увидела этого. Я была не против узнать горькую правду.

Через несколько дней Джунипер весила уже два килограмма триста граммов. Я сфотографировала ее, лежащую в инкубаторе рядом с пакетом сахара. Тем утром на обходе был доктор Жермен. На Джунипер была зеленая шапочка с двумя фиолетовыми помпонами. Доктор Жермен выглядел удивленным и гордым. Кто-то даже назвал ее чудом.

Теперь Джунипер питалась нормальным молоком. Его уже не нужно было обезжиривать. Чтобы оказаться на свободе, ей нужно было лишь научиться есть из бутылочки, прожить несколько дней без эпизодов апноэ и освоить дыхание без дополнительного кислорода.

Спустя день или два я зашла в фотосалон по пути в больницу и забрала из печати стопку фотографий. По ним можно было пронаблюдать, как она менялась c апреля по май и с мая по июнь подобно персонажу кукольного мультфильма. Мне было тяжело смотреть на ранние фотографии. Я хотела повесить их в палате, чтобы все, кто каждый день приходил к Джунипер, могли видеть, какой долгий путь она прошла.

Я планировала встретиться с подругой Шери в отделении интенсивной терапии. Когда я зашла в палату, специалист по дыханию возился с трубкой, идущей из носа Джунипер. Ей поступал сорокапроцентный кислород, а такой высокой концентрации давно не было.

«Только что был обход, — сказал он. — Вы опоздали на десять минут».

Медсестры не упомянули о каких-либо проблемах, когда я звонила с утра. Джунипер спала, одетая в пижаму с желтыми уточками и такую же шапочку. Заглянула медсестра и сказала, что врачи назначили рентген, но результаты еще не пришли.

Рентген?

За обедом мы с Шери обсуждали коллег и трудности на работе. К тому моменту как мы закончили обедать, я только и думала о том, чтобы поскорее оказаться в отделении интенсивной терапии. Я чувствовала, что что-то не так.

Когда мы вернулись, в палате стоял аппарат УЗИ, большой, как посудомоечная машина. Медсестра удивленно спросила специалиста:

— Когда успели назначить УЗИ?

— Только что, — ответил он.

Я посмотрела медсестре в глаза.

— Пожалуйста, узнайте, какого черта здесь происходит, — попросила я.

Но необходимость этого быстро отпала. Зашла доктор Стромкист. Вся палата словно оживилась.

Рентген показал, что с одной стороны в грудной клетке Джунипер скопилось более тридцати миллилитров жидкости. Хилоторакс вернулся. Доктор Стромкист собиралась выкачать жидкость с помощью шприца. Снова возникла необходимость в обезжиривании молока.

Нам с Шери пришлось выйти на время процедуры, а когда пятнадцать минут спустя мы вернулись, палата была полна людей.

Доктор Стромкист объяснила, что им пришлось надеть на Джунипер маску и вкачивать воздух в легкие.

Я онемела. Я думала, что все это в прошлом. Ее сглазили, и это не предрассудки. Джуни была так близка к выписке…

— По шкале от одного до десяти, — спросила я доктора Стромкист, — какова должна быть сила моего испуга?

— Четыре или пять, — ответила она.

Это был серьезный регресс. Он свидетельствовал о том, что мы слишком быстро ввели в ее рацион жиры, из-за чего в лимфатической системе снова образовалась брешь. Это значило, что ей придется остаться в больнице еще на несколько недель. А возможно и месяцев.

— Восстановление займет много времени, — сказала доктор Стромкист.

Некоторые младенцы отправлялись домой с предписанием питаться особой смесью. Некоторые даже умирали. Доктор не сказала ничего относительно Джунипер.

Каждый день, проведенный в отделении интенсивной терапии, был сопряжен с опасностью. Каждая медсестра знала хотя бы одну историю о том, как какому-нибудь младенцу оставалась всего пара дней до выписки, а он подхватывал инфекцию и умирал. Доктор Стромкист предупреждала, что у нас впереди еще много тревожных дней.