В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова

Ромашов пошатнулся, внезапно ослабев, сунул Александру ружье и нервно провел по лбу рукой, а потом дважды махнул ею, пытаясь отогнать ту, что неотступно стояла за спиной юноши. Зажмурился, не в силах больше видеть этого лица, этих глаз, в которых никогда не проблеснуло ни искры любви и нежности к нему…

Но он надеялся на это, пока не появился проклятый Гроза!

– Ты чего, Андрей? – встревоженно спросил Никифор.

– Ничего, – буркнул Ромашов, по-прежнему стоя зажмурившись. – Устал. Голова кружится. Надо отдохнуть. А вы идите, идите! – крикнул срывающимся на визг голосом.

– Сестре скажи, у меня все хорошо, отец-мать живы-здоровы! – донесся до него голос Данилы, а потом раздался треск пихтача, через который торопливо проламывались два человека.

Они ушли, понял Ромашов.

Данила, Александр…

И Лиза тоже ушла.

Он вздохнул и наконец решился открыть глаза.

Хабаровский край, побережье Татарского пролива, 1960 год

Снег искрился морозными блестками. По белой широкой поляне кружила поземка. Зима зимская, даже не скажешь, что настала середина марта! А говорят, близ моря климат мягче… Очень может быть, но только не в том случае, если это море называется Татарский пролив и лежит между материком и Сахалином! Здесь страна ветров, вьюг, туманов, столпившихся у берега многолетних льдов и внезапно нападающих морозов.

Наверное, в Хабаровске на газонах уже появились первые прогалины, запели синицы, а здесь мертвая, зимняя тишина стоит. Женя вслушалась… да, тихо, даже не слышно шума ветра в вершинах деревьев.

Внезапно на полянку выскочил заяц-беляк. Замер на мгновение, потом пустился прыжками через полянку, но не успел снова скрыться в лесу – из сугроба вдруг выскочил какой-то маленький зверек с черным пятнышком на хвосте. Женя видела таких только на картинках. Неужели горностай?! Из шкурок горностаев делают королевские мантии…

Громко заурчав, горностай прыгнул на спину зайца. Тишину взрезал звук, напоминающий громкий детский плач, и Женя обмерла, онемела.

Да, она знала, что заяц так кричит от боли, но… Но этот до сих пор надрывал Жене сердце и напоминал о том, что она потеряла. Она даже ни разу не слышала плача своего ребенка. Он был убит слишком рано, чтобы научиться дышать, смотреть, говорить и плакать. Хотя – кто знает?! – может быть, он всё это умел делать, но Женя не успела об этом узнать. Наверное, если бы ребенок рос в ее животе, она научилась бы понимать его радость, слезы, тихий-претихий шепот, который не может услышать никто, кроме матери…

Но ее ребенка убили. И судьба не даст ей другого шанса. Теперь она уже не испытает токсикоза первых трех месяцев беременности – и не узнает, как чувствует себя женщина потом, когда этот чертов токсикоз проходит. Теперь она никогда не узнает, что бывает потом, когда у женщины растет живот, а в животе растет ее ребенок, и она чувствует, как он растет и поворачивается с боку на бок, толкая ее ногами.

Она не почувствует боли его рождения и не услышит его крика. Потому что у нее больше никогда не будет детей. Ни-ког-да.

За минувшие с тех пор полтора года она уже почти привыкла к этой мысли и не впадала в истерику при виде какой-нибудь кудрявой девчонки, так похожей на ту Люльку, которую она могла бы родить. Вот только Женя назвала бы ее Лизой – это имя ей всегда нравилось, но раньше она не знала, что именно так звали ее мать. Родную мать! Теперь уже не назовет, однако детский плач или звук, хотя бы напоминающий детский плач, по-прежнему причиняет жгучую боль.

Вдруг она увидела, что заяц, подскочив, сбросил с себя горностая. Однако тот, вместо того чтобы напасть снова, шмыгнул за куст.

Ах вот почему! По снегу скользнула тень птицы, и в следующий миг ястреб пал на сугроб, накрыв зайца крыльями.

Ударом клюва он добил жертву, закогтил ее и, раскинув крылья, хотел взлететь.

И тут из-за куста снова выскользнул горностай, проворно скользнул по сугробу – и прыгнул на шею ястреба.

Выпустив из когтей зайца, ястреб взмыл ввысь. Теряя перья, он дважды перевернулся в воздухе, встряхивал крыльями, падал на сугробы, снова резко поднялся в небо, понесся было выше и выше, но над самой поляной перевернулся – и тяжело упал на снег.

Упал мертвым, с окровавленным, перегрызенным горлом.

Через мгновение из-под птицы вынырнул горностай. Осторожно приподняв головку, осмотрелся. Где-то треснула ветка, и горностай скрылся в сугробе. Подождал, но, убедившись, что все спокойно, вынырнул, вцепился в ястреба – и потащил свою добычу под куст. Присыпал ее снегом и белой стремительной тенью понесся в ту сторону, где лежал убитый заяц. Утащил и его под куст.

На полянке настала полная тишина.

Кажется, только теперь Женя перевела наконец дыхание. Увиденное поразило ее! Но тут же она умерила внезапно вспыхнувшую ненависть к горностаю, так расчетливо погубившему ястреба и отнявшего его добычу. Один хищник убил другого не из жестокости, а ради спасения собственной жизни. Судя по прогнозам, послу полудня начнется метель, и тот, кто не успел позаботиться о себе, рискует погибнуть, пока она будет бушевать в лесу…

Жестока природа или целесообразна? Бог ее разберет. А вот люди жестоки, это Женя усвоила на собственном опыте…

Нет. Не думать. Не вспоминать.

Она сняла варежку и смахнула слезы. Не вспоминать не получалось! Вот так же расчетливо, как этот горностай убил зайца и ястреба, Тамара хотела убить их с Сашей.

Да, убить, потому что неизвестно, смогли бы они продолжать жить после того, что могло между ними произойти, – между братом и сестрой! Хотя ведь Тамара рассчитывала, что они никогда не узнают правду. Но нет, как говорится, ничего тайного, что не стало бы явным. Да, это правда!

Словно бы ледяная рука хлестнула Женю по лицу, и она отвернулась от порыва ветра.

Ну вот! До полудня еще далеко, а прогноз уже начинает сбываться!

Поземка взялась из ниоткуда: пролетела над поляной, проползла по сугробам, завихрилась, скрывая капли крови, которыми был испятнан снег. И следа не осталось от того алмазного спокойствия, которое царило в лесу и на полянке, когда Женя только пришла сюда. В вышине заклубились темные облака, влажный снежный вихрь пронесся сквозь лес, обвиваясь вокруг елей.

– Женя! Женя, ты где? – послышался крик, и она пошла обратно по своим следам, которые на глазах становились не такими глубокими, как раньше, – их заметало снегом.

Непогода надвигалась нешуточная!

– Женя, Женя! – снова и снова раздавался зов, и наконец перед ней вырисовалась фигура высокого мужчины.

Он схватил Женю за плечи и прижал к себе:

– Слава богу! Я уж перепугался, куда ты подевалась. У нас тут, когда мартовская буря, шагу страшно шагнуть! Ветер с моря, холод! Пошли скорей домой. Считай, ты застряла здесь надолго! В редакции тебя нескоро дождутся.