В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова

Это первый мертвый ребенок, которого он видел! Если не считать тот кровавый комок, который вышел из Женьки…

Саша резко мотнул головой:

– Запишите время, Зоя Савельевна. И дальше: «Смерть наступила от тяжелой асфиксии новорожденного».

Саша нарочно отправил медсестру писать заключение. Не хотел, чтобы кто-то видел, как он будет останавливать кровотечение у Серафимы. С тех пор как Саша уехал из Хабаровска, ему несколько раз случалось делать это – в особенно опасных случаях, – и он всегда старался, чтобы между ним и пациентом не было никаких преград вроде любопытных или ошалелых взглядов. Сам он, конечно, потом очень уставал, однако удавалось погружать больных в сон, так что они тоже ничего не помнили.

И как тогда, как между ним и Женькой, словно бы незримая нить протянулась между ним и Серафимой. Невидимая, но осязаемая нить!

Саша приложил ладони с растопыренными пальцами к ввалившемуся животу Серафимы, и она резко вздрогнула сквозь оцепенение беспамятства.

Саша видел свои пальцы – бледные, тонкие, – и на его глазах они вдруг начали наливаться кровью. В первый раз это напугало его. Сейчас – нет.

«Я рожден, чтобы спасать! – подумал он со странным, пьянящим упоением. – Только для этого! Женька помогла мне понять это! Сестра… Какое счастье, что она моя сестра. Хватит нам сторониться друг друга. Нужно написать ей… А еще лучше – съездить на переговорный пункт и заказать телефонный разговор с ее редакцией! А может быть, поклянчить у Бориса Самара? Вдруг разрешит поговорить из отделения?»

Счастье от этой мысли было таким огромным, что он на мгновение забыл обо всем, и даже о той трагедии, которая только что произошла в родильной палате.

Но тотчас дрожь прошла по всему телу – леденящая, отрезвляющая дрожь!

Он нахмурился. Что-то шло не так. Кровотечение у Серафимы останавливалось – он чувствовал это всем существом своим! – однако она начала приходить в себя. Странно, обычно люди засыпали и его клонило в сон, он и сейчас обессилевает, а Серафима вот-вот очнется…

Но даже это не самое главное. А вот то, что сейчас ему придется выйти в коридор и встретиться с Никифором…

На миг стало так страшно, что мелькнула отчаянная мысль: ну зачем послушался он Данилу, зачем прогнал Киру Самара и сам решил принять роды у Серафимы, зачем заставил ее пойти в больницу, хотя она уже готова была поступить так, как хотел шаман, и рожать по старинке, в лесу, в шалаше, под присмотром добрых духов, которых должен был созвать Самар?!

Саша уже кое-что знал об этих старинных обрядах от своего предшественника Алымова, фельдшера-акушера. Тот проработал в стойбищах несколько лет и много чего повидал, в том числе и страшного, и необъяснимого. Например, однажды он наткнулся в тайге на разрубленного на куски младенца. Фельдшер решил, что убили неугодного ребенка, и кинулся к участковому милиционеру. К его изумлению, Борис Самар дело заводить не стал, объяснив, что нанайцы ненавидят убийство, а уж детей убивать ни за что не станут. Просто есть обычай: если у женщины часто рождаются мертвые дети, то шаман должен совершить особый ритуал: очередного такого младенца разрезать на части и разбросать на развилке таежных тропинок. В разрубленном теле душа жить не сможет, она вернется в тело матери – и снова возродится в следующем ребенке, который придет на свет живым.

Не успел Алымов освоиться с этой новостью, как в соседнем селе умерла женщина, роджавшая по старинному обычаю, в шалаше. Роды протекали трудно. Врача не звали. Помогал роженице шаман – старый Самар, отец Киры. Он перетянул женщине живот ремнем, чтобы плод вышел поскорей. Она умерла от болевого шока, ребенок так и не родился. Шамана никто не обвинял: он действовал по обычаю!

Алымов думал, что после этого женщины из окрестных сел больше не станут рожать так, как рожали в допотопные времена, и призывать на помощь шамана. Однако напрасно он надеялся на это! Вскоре в лесу в шалаше умерла еще одна роженица…

Потом некоторое время женщины все-таки приходили в больницу, особенно зимой, когда трещали морозы и роды в ледяном шалаше становились невыносимым мучением. А в родильной палате топилась печка, было тепло… Но стоило начаться лету, как пациентки из старых стойбищ снова и снова уходили в шалаши, а в больницу обращались только русские из окрестных сел.

Алымов, человек уже немолодой, долго пытался перевестись из Аянки в город, жалуясь на ревматизм. Наконец получил перевод, но накануне отъезда успел предупредить Сашу об особенностях здешнего, с позволения сказать, акушерства.

И вот Саша остался один…

Первое время родильное отделение пустовало совершенно. Даже русские не везли своих жен в Аянку, к новому фельдшеру. И на самое обычное обследование предпочитали ездить в другое село или райцентр.

Сначала Саша был уверен, что ему не доверяют, считая неопытным, однако скоро Данила Уза, с которым он по-настоящему сдружился, проговорился:

– Мужики наши, и нани, и лоча[52] сердятся. Зачем, говорят, такой шибко красивый и шибко молодой окчичи най[53] приехал? Алымов старый был и некрасивый, а перед тобой ну какой муж разрешит жене юбку задирать?!

При этих словах Саше вспомнилась гравюра XVIII века, которую он видел в каком-то учебнике по истории медицины: акушер принимает роды у женщины, отгороженной от него ширмочкой, да еще и с опущенной юбкой. В те времена в Англии смотреть на гениталии роженицы акушеру было нельзя, он делал свою работу на ощупь. Может быть, и Саше ввести такое правило, чтобы мужчины не волновались?..

Смех смехом, конечно, и до таких крайностей он не дошел, но попытался отрастить бороду. Оказалось еще хуже: бородатый мужчина ассоциировался у местного населения исключительно с геологами или лесорубами, которые почему-то безумно нравились нанайским женщинам. На осмотр в фельдшерский пункт местные красавицы по-прежнему не шли, однако вокруг него слонялись по делу и без дела, зля своих мужей. Некоторых Сашиных поклонниц уже крепко поколотили. Наконец он, к своему огромному облегчению, бороду сбрил, поклонниц порастерял, однако пациенток не прибавилось…

Решил Саша задачу другим способом: потребовал немедленно прислать в его фельдшерский пункт положенную по штату акушерку или опытную медсестру. Вскоре из Бикина приехала Зоя Савельевна Деева, сорокалетняя вдова, бывшая родом из Аянки и уехавшая в Бикин после замужества. Она с удовольствием вернулась в родные места и сразу поладила с окрестными жителями – как русскими, так и местными. Теперь первичный осмотр будущих рожениц и женщин с гинекологическими заболеваниями проводила она, и мужчины успокоились за добродетель своих супруг. К тому же местные жители привыкли к Саше, поняли, что человек он порядочный, очень сдержанный, да и врач хороший. Пациенты постепенно возвращались в фельдшерский пункт, и в приеме родов Саша снова начал принимать участие. И все же иногда до него доходили слухи, что та или иная женщина рожала в лесу…