Мисс Черити - Мари-Од Мюрай

Я пыталась сосредоточиться на великолепных блюдах, приготовленных французским шеф-поваром сэра Хоуитта. Черепаховый суп, палтус под соусом из креветок и крылышки молодой куропатки с трюфелями отчасти примиряли меня с назойливым соседом.

Десерты оказались божественными: взбитые сливки, мороженое, ромовые бабы, пирожные с заварным кремом. Мой подвыпивший сосед перешел к поговоркам.

Он чуть не поперхнулся мадерой.

После обеда кованые ворота поместья Бертрам распахнулись, и потоки гостей хлынули в парк. Именно тогда и появилась кузина Энн. Она не пришла ни на венчание, ни на обед — видимо, ее туда не позвали. Она показалась мне очаровательной в голубом платье под цвет глаз и в шляпке, увенчанной подрагивающим пером. В гордом одиночестве Энн шла по аллее походкой завоевательницы, совсем как королева Арагона в третьей сцене. Вокруг нее моментально образовывалась пустота. Матери с дочерьми на выданье осторожно расступались. Молодые люди и старые ловеласы наблюдали за ней издали, ввинтив монокль в глаз. Я удивилась, не увидев рядом с ней мистера Эшли (король Арагона сразу отправился поприветствовать свою мать).

Я подошла к Лидии: до сих пор мне еще не представилась возможность ее поздравить. Пока я рассыпалась в предсказании ожидавшего ее счастливого будущего, горькая улыбка не сходила с ее губ. Она рассказала, что муж собирается жить в своем поместье в Девоншире, а ей так не хочется уезжать из Лондона. Девоншир кажется ей унылым, она не выносит Девоншир, Девоншир ей заранее опротивел даже на картинах. Я подумала, что, если заменить слово «Девоншир» на «сэр Хоуитт», ее переживания сразу станут понятнее. Сэр Хоуитт, с которым я обменялась парой слов, производил впечатление славного малого, крайне довольного самим собой, болтающего о Девоншире с красноречием истинного фермера. Ему нравились собаки, лошади, коровы, охота и рыбалка. Когда он пустился в объяснение того, как работает пруд для разведения форели, недавно обустроенный им и его управляющим, его жена нетерпеливо повела плечом. Она явно не собиралась дожидаться окончания медового месяца, чтобы начать одергивать супруга.

Исполнив обязанности кузины и гостьи, я отправилась исследовать парк. В парке разбили два гигантских шатра: один — для еды, другой — для танцев. Я мимоходом заглянула в первый. Там были установлены длинные столы, ломившиеся под тяжестью мясных деликатесов, паштетов, желе и всевозможной выпечки; кажется, мое лицо при виде всего этого немного скривилось. Возле одного из столов стояли девицы Гардинер и сосредоточенно разглядывали выставленные блюда. Сестер не пригласили на торжественный обед, и они явно вознамерились исправить эту несправедливость. Эми держала корзинку, которую она старательно прятала в складках юбки. Не желая становиться свидетелем воровства, я направилась во второй шатер. Оркестр играл кадриль — танец для почтенных дам. Потом объявят вальс, и тут уже кавалеры более тщательно подойдут к выбору партнерш. На обтянутых красным бархатом скамейках восседали матери семейств — присматривали за своим потомством. Миссис Саммерхилл заметила меня и призывно махнула рукой.

Я улыбнулась, вспомнив обсыпанного перхотью Генри, и поинтересовалась, как зовут счастливую избранницу. Миссис Саммерхилл что-то ответила, но я не расслышала: к нам подходила миссис Картер, заливаясь смехом.

Она уже рыдала от хохота. Миссис Саммерхилл присоединилась к ней, повторяя: «Бедная Эми!» Мне же подумалось: как это тяжело — быть бедной среди богачей. Рядом с нами села мисс Дин и дочь преподобного Брауна (та, что косоглазая). Началось обсуждение замужества ее сестры, других свадеб и помолвок… и я вдруг осознала, что сижу среди почтенных матерей семейств и невостребованного товара — старых дев.

Я было направилась в одну из аллей, но там прогуливались мои родители; заглянула в другую — по ней навстречу мне шел мистер Эшли. Я обреченно вернулась в танцевальный шатер и нашла пустующую скамейку в углу, и тут меня осенило. Для следующей книги мне ведь нужно наловчиться рисовать людей — а их вокруг множество! В ридикюле лежали карандаш и дюжина визитных карточек — как раз достаточно, чтобы сделать наброски танцующих пар, тем более только что объявили вальс. Я заметила мистера Юстаса Хоуитта, он кружился как волчок с партнершей намного выше его самого — и мой карандаш запечатлел их навеки. Потом, подняв глаза, я увидела другую пару: мистера Эшли с кузиной Энн, — и карандаш очертил на бумаге широкоплечий силуэт с подчеркнутой сюртуком талией и вьющиеся длинные волосы, разлетевшиеся в танце. Потом я нарисовала его партнершу, чуть полнее, чем в жизни, — для контраста. И снова вернулась к нему, вырисовывая галстук, жилет, гардению в петлице, серые полоски на брюках. Я снова и снова пыталась точно передать жесты и движения…

Я так увлеклась, что не сразу поняла, что за мной наблюдают. В глазах окружающих за мной прочно утвердилась репутация чудачки или, хуже того, — художницы. Я же просто радовалась, что не теряю время попусту. Когда визитные карточки кончились, я сложила их в ридикюль, сожалея, что не нарисовала ни одного лица, только силуэты. Мистер Эшли все еще танцевал, путь был свободен, и я вышла из шатра. От жары, музыки и непрерывного рисования у меня кружилась голова. У меня не было подходящей обуви для прогулки, однако я бодро зашагала к ближайшей рощице. Я чувствовала, что мне необходимо хоть недолго побыть одной. Одиночество на природе — совсем не то, что одиночество на празднике.