Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - Джордж А. Хилл

Я шел в квартиру, в которой проживал руководитель моей подрывной группы, где меня ждали члены украинской организации. Они сообщили, что им становится все труднее вести подрывную работу против немецкой армии, но, по их мнению, многое можно сделать путем саботажа и умышленного уничтожения оборудования Донецких угольных шахт. Проблема была в том, что угольные шахты находились под пристальным наблюдением немецких инженеров, а у членов моей группы не было необходимых технических знаний, чтобы незаметно вывести из строя механизмы и насосы. Теперь я знал, что на Украине все еще находилось какое-то количество бельгийских шахтеров, которые еще до немецкой оккупации были техническими советниками на российских угольных шахтах. И я решил спешно ехать в Харьков и попытаться связать кого-нибудь из этих бельгийцев с членами своей организации. В тот же вечер я уехал из Москвы в грузовике того типа, который рассчитан на перевозку сорока солдат в военное время. В грузовике, в который я с трудом протиснулся, находились более семидесяти мужчин и женщин; в нем я провел два дня, сидя на корточках в духоте.

Пересечение советской границы было необычным испытанием. Моей «легендой» было, что еду за мукой для своих родственников в Москве. В качестве доказательства у меня имелись три пустых мешка для муки и оловянный чайник. Оловянный чайник с двойным дном. Внутри чайника лежали бумажные американские доллары и немецкие марки для оплаты работы, которая должна была быть сделана для меня. Паяльные работы весьма искусно выполнила Анни: в чайник можно было класть чайные листья, заливать их кипятком и получать хорошую заварку, никак не повреждая деньги.

Пройти немецкий пограничный контроль было по-прежнему очень трудно, так как немцы работали тщательно и были крайне недоверчивы. К счастью, я бегло говорил по-немецки и сказал проводившему обыск офицеру, что я уроженец Риги, а мои домочадцы буквально умирают от голода в Москве, и что я приехал сюда купить для них муки. Офицер проникся сочувствием и пообещал помочь мне сесть на поезд на обратном пути.

Харьков являл собой зрелище, совершенно отличное от того, что я видел, когда был здесь последний раз. В то время он был сначала под контролем маньяка-убийцы, а после него – Антонова.

Теперь станция была чистой, улицы патрулировали немецкие солдаты, везде был порядок, существовала прямая телефонная и почтовая связь с Берлином, и в городе витал воздух свободы. Гражданское население занималось своими делами, магазины были открыты, и торговля налажена.

За два дня я нашел бельгийских специалистов и связал с ними людей из своей организации. Бельгийцы были рады научить моих людей, как причинить максимальный ущерб шахтам простейшим способом. Во многих случаях нужно было лишь вывести из строя некоторые насосы, высыпав горсть песка на подшипники. Как только основные насосы выйдут из строя, шахты во многих местах автоматически затопятся, и потребуются недели, чтобы выкачать из них воду, прежде чем можно будет возобновить работу.

Когда миссия моя была выполнена, я наполнил два своих мешка мукой, а в третий были положены шесть фунтов сахара, и с этими мешками я отправился назад, к границе. Немецкий сержант на границе сдержал свое слово и устроил меня в уголке в купе третьего класса поезда, уходившего в Москву, и за его доброту я щедро заплатил ему. Этот добрый малый ничего не знал о том ущербе, который я причинил немцам. На советской стороне мне пришлось расстаться со всем моим сахаром, который стал взяткой станционному комиссару, чтобы он пропустил меня ехать дальше, в Москву. Когда, наконец, поезд въехал на Курский вокзал в Москве, все пассажиры тащили мешки с мукой, добрую долю которой им приходилось отдавать чекистам, чтобы те выпустили их с вокзала.

Трамвайное сообщение, очевидно, было нарушено, и мне пришлось идти домой пешком, пошатываясь под тяжестью двух мешков. Салли очень обрадовалась, получив муку. Небольшую ее часть она раздала нашим соседям, а Эвелин подарила пять или шесть фунтов муки дворнику со словами: «Наш жилец ездил в Харьков, и вы должны разделить с нами нашу удачу». Следует помнить, что мы жили, как самые бедные из бедняков. Создавалась видимость, что у нас не было денег, и мы никогда не пытались подкупать людей, таких как дворник, но бедные люди помогают таким же беднякам, как они сами, во всем мире, так что было естественно, что мы с ним поделились. Он, со своей стороны, был рад и благодарен нам и в знак своей благодарности Эвелин за ее доброту, сам того не зная, спас нам жизнь несколько дней спустя.

Глава 29

Красный террор был в самом разгаре. Большевики превзошли все ужасы инквизиции. Арестованные выдавали своих друзей в надежде спасти свою жизнь. Слабохарактерные люди продавали информацию чекистам за гроши. Человеку, хотевшему свести счеты с каким-нибудь беднягой, на которого у него был зуб, стоило лишь шепнуть несколько слов одному из чекистских начальников на первом этаже здания на Лубянке, и на весь дом обрушивались беды и напасти.

С каждым днем мне становилось все труднее поддерживать работу своей курьерской службы. Еще двенадцать человек из моей организации были казнены во время красного террора. Некоторым из этих людей было известно местонахождение моей штаб-квартиры, и они, безусловно, могли бы спасти себе жизнь, выдав меня, но, так как им было дорого дело союзников и так как они были белыми офицерами и джентльменами, они предпочли смерть под дулами расстрельной команды предательству. Всякий раз, когда я слышу эти вдохновляющие слова: «На закате и восходе солнца мы будем помнить о них», перед моим мысленным взором живо предстает каждый из моих восемнадцати курьеров.

Было почти невозможно получать средства для выполнения нашей работы, так как большевики объявили незаконной продажу иностранной валюты на фоне быстро обесценивающихся их собственных денег. Я знал, что вскоре мне будет необходимо покинуть Россию, чтобы получить новые инструкции из Англии, а с другой стороны, это был лишь вопрос времени, когда меня поймают агенты германской разведки, которые теперь были на дружеской ноге с большевистской организацией по борьбе со шпионажем. Однако я тем временем продолжал свою работу, диверсионные группы делали все, что было в их силах, а мои курьеры регулярно отправлялись в путь.

Однажды ночью дневные депеши были зашифрованы, напечатаны на полотне и зашиты в куртку курьера. Этот курьер задержался со мной допоздна, делая свой отчет, и было опасно отпускать его ночью на конспиративную квартиру курьеров. Поэтому я устроил ему спальное место на диване