Воспоминания агента британской секретной службы. Большая игра в революционной России - Джордж А. Хилл

Дверь открылась, и Вай увидела нацеленный на нее револьвер сотрудника ЧК. «Заходи, – сказал он. – Кто тебе нужен?»

Вай до смерти испугалась. Она назвала имя Е.Е., но взяла себя в руки и добавила: «Я принесла ей блузку. Хозяйка дома? Не может ли она заплатить за нее?»

Вай провели через гостиную, где она увидела Е.Е., которую там допрашивали, применяя третью степень устрашения, три человека. Две девушки сделали вид, что не знают друг друга. Вай хорошо сыграла свою роль: она расплакалась и сказала, что просто принесла для этой женщины блузку, которую она сама сшила. Это была продуманная ложь со стороны Вай, так как она поняла, что если скажет, что блузку сшила Анни, то они могут прийти в наш дом, чтобы получить этому подтверждение. К тому же она дала им свой адрес, по которому жила до того, как присоединилась к нашей группе. Среди нас она была единственным человеком, который жил под своим собственным именем и по своему паспорту. Вай подвергли тщательному перекрестному допросу, но чекистам не удалось найти слабые места в ее рассказе, хотя один из них, приставив к ее голове револьвер, сказал, что она лжет, и потребовал, чтобы она сказала правду. Спустя два или три часа чекисты перевернули в квартире все вверх дном, не нашли ничего уличающего, но все равно решили арестовать Е.Е. Вай они велели идти домой.

Е.Е. разрыдалась, и один из чекистов, проводивших допрос, доброжелательно сказал ей, что ей не о чем волноваться, потому что они пришли к выводу, что она была лишь одной из подруг Рейли и, вероятнее всего, ее отпустят на свободу. Но, увы, как жестока судьба! Когда Вай дошла до двери, чтобы выйти из квартиры, прозвенел звонок, и вошла связная по имени Мария – сотрудница американской разведки. Она принесла сообщения и документы, чтобы Е.Е. передала их Рейли. Увидев чекистов, она совершенно потеряла голову и начала кричать. Те схватили ее и после обыска обнаружили и забрали у нее документы. Вай сохранила присутствие духа и вышла из квартиры, спустилась по лестнице и вышла на улицу.

И хотя она вся дрожала и чувствовала дурноту и головокружение, она в первую очередь подумала о безопасности нашего дома. Ей пришло в голову, что за ней может быть установлена слежка, и поэтому пошла к своему прежнему дому, но ради его жильцов не вошла в него, а завернула в магазин, где купила какую-то хлопчатобумажную ткань и отделочный материал, как будто она портниха. Затем, все еще боясь, что за ней следят, она пошла в публичные бани, купила билет в отделение третьего класса и два часа провела в женской бане. Только после этого она отважилась вернуться в наш дом.

Если бы Мария не потеряла голову, Е.Е. не пришлось бы провести несколько месяцев в тюрьме и переносить все испытания вместе со многими другими агентами разведслужбы, схваченными чекистами. Именно из-за Марии в тот день был арестован глава американской разведки в Москве Каламатиано.

Пока что никаких арестов в моей организации не было, и мы занимались своей работой, как обычно. Я навещал курьеров, общался с руководителем моих подрывных групп, зашифровывал сообщения и отправлял их. Четыре девушки вели себя великолепно и являли собой пример преданности и храбрости, какие только могли продемонстрировать женщины в самых тяжелых условиях.

Лишь два дня спустя ко мне на квартиру пришла от Рейли девушка с вестью о том, что он находится в Москве в безопасности. Его временно приютил его агент, но дом, в котором он находился, мог подвергнуться облаве в любой момент. Я немедленно отправился повидаться с ним.

Все, что он пережил, подробно изложено в книге, недавно опубликованной под названием «Сидней Рейли», в которой кое-что рассказывается о том времени, которое он провел в Москве.

Самообладание Рейли, когда я встретился с ним, было великолепным. За ним охотились, плакаты с его фотографией и полным описанием, а также указанием суммы награды за его поимку были развешаны по всему городу; он пережил ужасное время, спасаясь из Петрограда, и все равно был абсолютно спокоен, хладнокровен и собран, ни в малейшей степени не пал духом и был озабочен лишь тем, чтобы собрать воедино разорванные нити и начать все заново. Он обсудил со мной, целесообразно ли ему сдаться ЧК в надежде на то, что тем самым он снимет с господина Локкарта и сотрудников его миссии обвинения, которые выдвигали против них большевики. Я посоветовал ему не делать этого, утверждая, что господину Локкарту это не поможет, а ЧК просто задержит их обоих; а если Рейли удастся улизнуть, то это будет в интересах службы. Я настаивал, что он должен уехать на Украину, где ему сможет помочь моя организация, а оттуда в Баку, который недавно был оккупирован отрядом Данстера из Персии. Но Рейли выбрал более опасный маршрут через Петроград и Прибалтику, чтобы доставить в Лондон свои донесения как можно быстрее. Необходимо было достать для него новые документы, удостоверяющие личность. Так как дело было крайне срочное, я отдал ему свой паспорт на фамилию Бергман. В то же время я сумел раздобыть бланк паспорта, который заполнил для себя, а начальник над моими курьерами подделал на нем различные визы и отметки.

Нам крайне трудно было найти место, где Рейли мог бы остановиться на несколько дней. Члены его организации сумели приютить его на три дня, а на четвертую ночь я нашел ему прибежище. Это была комната подруги той женщины, которая содержала нашу явочную квартиру для курьеров. Эта девушка была на последней стадии болезни, которая так часто поражает представительниц ее профессии. Никогда не забуду реакцию Рейли, когда я рассказал ему об этом, потому что он был весьма брезгливым, и если перспектива быть пойманным большевиками почти не страшила его, то он с трудом мог заставить себя провести ночь на кушетке в ее комнате. И хорошо, что он это сделал, потому что на следующий вечер на то место, где он провел предыдущую ночь, совершили налет чекисты.

У Рейли была грива черных как смоль волос, и раз или два, когда он был в моей комнате, прежде чем я ушел в подполье, он пользовался моими щетками для волос. У этих щеток были особенно длинные и крепкие щетинки, и Рейли всегда восхищался ими. Однажды, когда мы обсуждали с ним планы свержения большевиков, он сказал мне:

– Хилл, в тот день,