Дом подруги - Виктория Клейтон

Я ощущала себя безумно одинокой. Естественно, захоти я того, и желающие составить мне компанию отыскались бы вмиг. Но одиночество — это нечто такое, от чего не избавишься, встречаясь с друзьями на шумных вечеринках или за обеденным столом. Никто из тех, кого я знала, не мог избавить меня от страданий, которые я испытывала просто оттого, что не могу быть рядом с любимым. Впрочем, я честно старалась справиться с этим — я ходила на приемы и коктейли, где я знала всех и все знали меня, и убегала оттуда первой, поскольку чувствовала себя там еще более одинокой. Дома, среди знакомых и милых сердцу вещей я по крайней мере могла без помех предаваться воспоминаниям. Отыскав старую свадебную фотографию Мин и Роберта, я спрятала ее под подушку и по нескольку раз в день вытаскивала ее, чтобы смотреть на нее и растравлять свои раны. Несколько раз меня приглашали на званые обеды. Я смотрела на эти жующие физиономии и умирала от скуки. Любые попытки завести разговор только безумно раздражали меня.

Мы с Мин перезванивались почти каждый день. Всякий раз, когда в трубке слышался ее голос, сердце у меня падало, потому что я знала — рано или поздно кто-то из нас заговорит о Роберте, и я наконец хоть что-то услышу о нем. Странно, но от этого моя искренняя любовь к Мин отнюдь не изменилась и даже не стала меньше. Временами я ловила себя на том, что бессознательно жду чего-то. Поначалу меня успокаивало сознание того, что мне не в чем себя упрекнуть. Никто и никогда не узнает о том, через какие муки мне пришлось пройти, думала я, теша свою гордость сознанием того, что страдаю в одиночестве. Я буду терзаться молча, пока любовь, сжигающая мою душу огнем, не угаснет сама собой. Но гордость от сознания собственного благородства потихоньку увяла, сменившись мрачным унынием и неясным чувством вины.

Недели через две после того, как я вернулась домой, холодным, промозглым вечером вдруг позвонила моя мать. Я как раз писала письмо Вильяму и Элли и по этой причине пребывала в подавленном настроении.

— Диана, это ты? Весь день пытаюсь до тебя дозвониться.

Это было сказано слезливым и обиженным тоном, хотя сама она порой не звонила по многу месяцев подряд.

— Я работала. Только что вернулась.

— О… понятно.

Мать никогда не пыталась даже сделать вид, что ей интересно, чем я занимаюсь.

— Что случилось?

— Эзра бросил меня. — Она расплакалась, как ребенок. Я с трудом разбирала, что она говорит, так она рыдала.

— Ох, мама, бедная! Мне очень жаль.

Мне действительно было жаль. Когда дело касалось мужчин, моя матушка доводила меня до белого каления. Она сводила меня с ума, звоня в любое время суток, не важно, днем или ночью, и требуя, чтобы я выслушивала ее стенания и жалобы и при этом непрерывно пила и курила, забывая о необходимости поесть, пока не заболевала. Как-то раз мне даже пришлось вызволять ее из полицейского участка, куда ее забрали за непристойное поведение на улице в нетрезвом виде. Прошлый раз, когда ее бросил Эзра, я была вынуждена оплатить ее двухнедельное пребывание в дорогой частной лечебнице, чтобы поставить ее на ноги. После этого она какое-то время жила со мной, пока не поправилась окончательно. С того случая прошел уже год, и за все это время она позвонила мне только единожды — спросить, не одолжу ли я ей денег.

— Я так одинока! Мне кажется, я схожу с ума. А в доме нет даже горячей воды. Что-то случилось с котлом, наверное, он испортился. А я так несчастна — у меня даже нет сил найти кого-нибудь, кто бы его починил.

У нее был такой голос, что в моей душе внезапно шевельнулась жалость. Это было странное чувство… наверное, нечто подобное испытываешь к товарищу по несчастью.

— Может, хочешь приехать? Поживешь тут со мной…

— Я тебе тоже не нужна. Ты такая холодная, высокомерная! Нет, лучше умереть!

— Не глупи. Просто запри, как следует, квартиру и приезжай ко мне. Проверь, выключен ли утюг, не горит ли плита, ну, и все такое.

— Хорошо, — буркнула она. — Я приеду завтра.

В конце концов мы сошлись на том, что мать приедет поездом, который прибывал в Кембридж около четырех. На следующее утро, попросив миссис Бакстер приготовить комнату для гостей, я забежала в магазин, перед тем как отправиться в библиотеку. Из библиотеки я прямиком помчалась на станцию. Поезд пришел вовремя, но матери там не оказалось. Решив, что она просто по своему обыкновению опоздала, я подождала на платформе прибытия следующего. Он пришел через двадцать минут, но и там ее не было. Вернувшись к себе, я позвонила ей домой. Никакого ответа. Чертыхнувшись, я отправилась в постель. Ночью я не сомкнула глаз, представляя себе ее окровавленное, разорванное на куски тело на рельсах или на столе в морге и прочие ужасы.

Естественно, в библиотеку я не пошла — просто не могла заставить себя сделать это. Все утро я не находила себе места от беспокойства, тщетно пытаясь работать, но все валилось у меня из рук. Наконец около двух часов раздался звонок.

— Диана, это я…

— Черт тебя побери, что случилось? Почему ты не приехала?! Я тут с ума схожу, а…

— Неужели? — довольно промурлыкала мать. — Глупая девочка, зачем же так волноваться? Кстати, я звоню из Дувра. Решила съездить на пару дней в Рокбрунн вместе с Тедди Ходжсоном-Гором. Знаешь, не успела я поговорить с тобой, как он позвонил и предложил мне поужинать вместе, ну, и… понимаешь, милая… нас вдруг неожиданно потянуло друг к другу… словом, все уладилось и… Дорогой, я же разговариваю по телефону! — Я услышала хихиканье на том конце и неясный мужской голос, который что-то бормотал. — Детка, мне пора бежать, не то мы опоздаем. Я пришлю тебе открытку. Пока!

Естественно, открытку я так и не получила. Переставив вазу с нарциссами к себе в комнату, я отправилась в библиотеку. Усевшись в самый темный угол, я в полном одиночестве уныло разглядывала громоздившуюся передо мной груду книг. Я почувствовала, как слеза обожгла мне щеку, вдруг вспомнила Роберта и дала волю отчаянию.

Прошло минут пять. Я вытерла глаза, сложила книги и заспешила домой. Нет, решительно подумала я, пора положить этому конец! Что толку жалеть себя? Я утерла последнюю слезу и сердито шмыгнула носом. Приду домой и первым делом разорву фотографию Роберта, поклялась я. А потом так же вырву его из своего сердца.

Вытащив ключ, я открыла дверь и вошла. В прихожей стоял незнакомый мне чемодан. А рядом, на столике, лежала записка, написанная знакомым мне почерком миссис Бакстер.

Дорогая мисс Фэйрфакс!

После вашего ухода зашел какой-то джентльмен. Я позволила себе дерзость разрешить ему подождать вас в квартире, поскольку, как выяснилось, это один из ваших знакомых. Надеюсь, все в порядке и вы не рассердитесь.

Хильда Бакстер.

Я направилась в студию. Возле французского окна, глядя в сад, стоял мужчина. Он обернулся, и я узнала Чарльза Джаррета.

— Чарльз! О господи, как я рада вас видеть!