Срок твоей нелюбви - Айрин Лакс

– Мне оставить тебя наедине с твоими думками?

– Нет, вообще не хочу, чтобы ты куда-то пропадала. Даже на несколько минут. Съездишь со мной? Это не займёт много времени, а после отправимся ещё куда-нибудь?

– Хорошо, – легко согласилась она, догадываясь, что ему нужно посетить кладбище, возможно, кого-то из своих усопших родственников или знакомых, не думая, что это как-то в корне повлияет на их отношения, но зная, что он обрадуется подобному вниманию в её стороны. Так и произошло – Артём поначалу словно немного оттаял, став разговорчивее, но чем ближе становилась цель поездки, тем угрюмее он становился, словно на него сильно давил груз обязательств. Она не стала оставаться сидеть в салоне автомобиля и последовала за ним, не навязывая своё присутствие, молча шагая рядом с ним между рядами кладбищенских крестов, пока он не остановился у одной из могил. Взгляд сам по себе сразу же зацепился за годы жизни той девушки, чей портрет был высечен на памятнике из чёрного гранита: лет на десять старше неё… Артём молча положил пару цветов на могилку, оставшись стоять и раздумывать о чём-то своём, а она не смогла сдержать поспешно выскользнувших слов:

– Кто это? Она была твоей женой? – вопрос, может, был задан не столь тактично, как следовало бы, но похоже, что она начинала перенимать привычки Артёма, спрашивая об интересующем прямо в лоб, не юля и не прячась под иным благовидным предлогом.

– Дело не дошло до этого, – мрачно усмехнулся Артём и замолчал.

– Я подожду тебя в машине, – смутилась она: зачем вообще было выходить из салона автомобиля и топать сюда? Он явно был не настроен на задушевную беседу.

– Нет, постой, – крепко перехватил её ладонь, потянув на себя, усаживаясь на скамейку, – тебе же интересно, так? Зачем убегаешь? Спроси, я отвечу.

Артём вновь усмехнулся, немного криво, пристально рассматривая её тяжелым взглядом, будто проверяя на прочность: захочет ли залезть в душу или отмахнется, спрятавшись за милой, ничего не значащей улыбкой? Таисия молча села рядом, едва ли отдавая себе отчёт в том, что этим своим поступком, может, привяжет его к себе еще сильнее, но уйти, развернувшись, было немного стыдно после того, как сама пришла к нему, нарушив его уединение. Отчего-то ей казалось, что просто посидеть рядом пять минут будет проще, чем выдержать очередной его многоговорящий взгляд, словно насмехающийся над тем, что она поступает именно так, как избалованная девочка, выросшая в тепличных условиях и чурающаяся любой грязи или намёка на неё. Руки своей, зажатой между его больших ладоней, отнимать не стала, отчего-то замерла, едва дыша, готовясь выслушать, какой ещё сюрприз о себе преподнесёт Артём. Что ни день, то открытие с новой стороны, заставляющее её думать о нём чаще, чем того хотелось бы, постоянно сравнивая пропасть между ними во всём: в воспитании, во взглядах на жизнь, во вкусах. Подойти, заглянуть вниз, удивляясь насколько же они с ним разные, и сделать шажочек навстречу, ступая по шаткому мосту, возникающему прямо перед ней.

– Я же детдомовский, хрен его знает, где мои мамаша с папашей, – резко начал он. – Это у тебя родные, поддержка близких, семейные традиции… Может ты и дуешь губы на своих, что разбежались когда-то, но даже так гораздо лучше, чем вообще никого, ни одной души рядом. Едва успел шагнуть за порог казённого учреждения – в армию забрали, вроде думать какое-то время не надо о том, где поспать и что пожрать, а вот потом туго пришлось. Никому ты нахрен не нужен, и за душой у тебя ничего нет, кроме сраных бумажек, подтверждающих, что ты есть, что ты – живая единица. А посмотри на это с другой стороны – и вовсе тебя не существует: ни угла своего, ни профессии… Жаловаться было бесполезно, хватался за что придётся, даже комнатушку в коммуналке найти удалось. Стены тонкие, мухами засиженные, полы горбылём, и шваль помойная по соседству – алкота и неудачники, но хоть что-то. Глаза боятся, а руки делают, вроде удалось втереться в слесарку, ещё кое-чем перебиваться приходилось – то в охранке, то в грузчиках, чтобы на жизнь хватало..

– Познакомился вот с ней, – кивнул он на могилу, – красивая девка была, но тоже из неблагополучных. Да в том районе других и не водилось, мамашка вечно бухая была, не хата, а притон вечный. Едва дочку свою за бутылку не подкладывала. Да похрен, не в том суть. Сошелся с ней, к себе в халупу привёл. Знаешь, поначалу и стены не такими убогими рядом с красивой женщиной кажутся… а потом смотришь на всё со стороны и начинаешь загоняться мыслями, что выбиваешься из сил, а живешь как нищий, горбатишься за подачку, едва дотягивая до следующей. Таких полстраны: гнутся-гнутся, тянут лямку изо всех сил, плодят подобных же рабов по сути, довольствуясь малым, только в мечтах имея гораздо больше. Я наверное так бы и горбатился на двух посменных, изредка только в голове мыслишки проворачивая, если бы мне часть пальца не отхватило, а потом злость какая-то появилась: хочется по-другому, хочется спать и есть в разных комнатах, хочется умываться не в тазике на полу ледяной водой, хочется женщину свою видеть нормальной одетой и цацками обвешать, чтобы радовалась и гордилась, а не задыхаться от непосильного труда, постепенно превращаясь в инвалида. Надо только пойти и взять, а тут ещё приятель обещал подсобить с нужными людьми. Кристина поначалу против была, но отнекивалась больше для приличия. Ей, как и любой другой, хотелось жить нормально, а не дерьмо хлебать. А когда сытой жизни попробовала – вообще расцвела, желая всё большего и большего. Может, кто и говорит, что счастье не в деньгах, а всё же спать на широкой и мягкой кровати как-то приятнее, и одеваться в красивые платья ей тоже понравилось… Казалось, что вот оно – необходимое, а потом аппетиты возросли и захотелось не щипать по мелочи – взять покрупнее. Вот только облом вышел с инкассаторским налётом, облажались мы по полной и загремели куда следует. У наших отобрали всё, что было, хорошо хоть, что кроме барахла и бабла ничего сверху не взяли… Кристина один раз в самом начале на свиданку заявилась, а потом пропала – ни слуху, ни духу, куда делась, хрен её знает. И спросить не у кого, когда на отсидку в другой город направляют… Просил одного сидельца разузнать о ней – всё без толку, как в воду канула, квартиру уже другие жильцы снимают и ничего о ней не знают. Я решил, что она кинула меня, мало кому понравится несколько лет мотаться на зону и ждать своего благоверного сожителя, даже не мужа законного, а так, ёбаря, проще говоря.

Я-то вышел как полагается, отсидев нужный срок… Захотел суку эту найти и, в рожу ей посмотрев, спросить, почему когда спалось крепко и елось сладко – она рядом была и ластилась больше обыкновенного, а как оступился – выпнула и дальше пошла искать кого-нибудь более удачливого, чем я. Не сразу концы с концами удалось свести, а потом мне самому стрёмно стало, что все эти годы я её, как малодушную, внутри головы своей грязью обливал и презирал. Оказалось, что беременна она была, а что-то не так всё время было со здоровьем и тяжело ходила, постоянно мотыляясь по больницам. Не до меня было – почему только аборт не сделала, если всё так хреново было? Видно, сильно ребёнка хотелось выносить, моего, пусть и больного. Куда уж там по зонам мотаться? Срок не доходила, раньше родила. Мало того, что пришлось в халупу с тараканами вернуться, так ещё и у пацанёнка здоровье слабое, денег надо постоянно на лекарства. Говорят, мыкалась как могла, работала, оставляя мелкого у соседки, едва передвигающей ноги старухи. До тех пор, пока вся та дыра, что называлась коммунальным жильём не сгорела – замкнуло проводку, кто от дыма задохнулся, кто живьём сгорел. Вернулась Кристина поздно вечером на пепелище, когда трупы растаскивали, молча развернулась и ушла. Куда – хрен её знает, потом через несколько месяцев из пруда местного выловили труп, родня опознала её, мол, утопилась. Вот так. Пока я срок отбывал, она гребла против течения, взвалив всё на себя.