Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Абуласан провел в семье Саурмага неделю. Об Ушу за это время не было сказано ни слова, равно как и о вражде между ними. Гостю оказывали уважение, а прощаясь, Саурмаг с улыбкой сказал:

— Ты человек неверный, но никто не говорил, что глупый. И то, что ты пришел ко мне, свидетельствует о твоем уме. Тебя повсюду ищут. Я скрыл от амирспасалара, что ты у меня. Пусть Бог простит мне этот грех! Знаю, прятать врага государства дрянное дело, но… что уж тут говорить. Больше не появляйся — укрывать того, кто дробит страну, не стану. — Он пошел к выходу и, повернувшись, на прощанье сказал: — И вообще не попадайся мне на пути, Абуласан!

— Знаю, знаю, ты мне враг, но благородный человек! — засмеялся Абуласан в ответ.

Люди Вардана Дадиани окружили Абуласана, и они пустились в дальний путь во владения Дадиани. Вскачь перешли через Лихи. Нигде не останавливались. Переплыв Дзирулу, соскочили с коней и только тогда сказали: «Теперь нам ничего не грозит».

К Одиши шли уже не спеша — напряжение спало.

Эуда ехал до Хертвиси неделю. Даже больше. В дороге останавливался на ночь, там и менял коней. Только рассветет, отправлялся в путь. Так спешил в город, словно вез умирающему лекарство, и, запоздай он, тот отдаст Богу душу. Сознание того, что через несколько дней он увидит Бачеву, придавало ему сил. В Хертвиси он остановился у Исрелико. Здесь обычно останавливался Занкан по дороге в Трапезунд. Он любил пообщаться с местным еврейством.

Возвращавшийся из Византии Эуда провел в Хертвиси ночь без сна. Радость предстоящей встречи не давала ему расслабиться. Его ждала Бачева, ее девичье сердце билось в ожидании его. И это ожидание было для Эуды важнее всего на свете.

Эуда очень изменился. За те шестнадцать месяцев, что его не было в городе, жизнь раскрыла перед ним множество своих тайн. А познание этих тайн сделало его мудрее и добрее. За минувший год вчерашний бобыль, а сегодня окрыленный богатством человек, сильный и гибкий в общении с людьми, он мгновенно разобрался в тонкостях товарообмена. Теперь он мог войти к Занкану с гордо поднятой головой и вернуть ему его серебро, и это не обеднило бы Эуду — его дело приносило ему прибыль. Он с сожалением вспоминал прошлое, порой испытывая запоздалый стыд, — сколько времени потрачено зря! Неужели он жил такой жизнью? Тогда он понятия не имел, как сладка жизнь, не знал, что такое любовь, а потому не сознавал, как велика ее сила.

В Ацкури он не стал задерживаться — до рассвета пустился в путь. Каждый шаг коня приближал его к Бачеве, и от радости у него перехватывало дыхание. До Начармагеви добрался не скоро — шел проливной дождь, порой с ранним снегом, и коню требовалась передышка. На следующее утро небо очистилось, выглянуло солнце, кроны деревьев, казалось, соперничали в разноцветий. Но в основном преобладал желтый цвет. А праздничное настроение создавала листва цвета калины. Сердце Эуды исполнилось еще большей радости. Он предвкушал наслаждение, которое испытает Бачева, увидев его. И Занкан обрадуется и не будет возражать против помолвки. Через неделю они отпразднуют ее и со свадьбой тянуть не станут. А как только сыграют свадьбу, они с Бачевой отправятся обратно в Византию.

Во вторник после полудня он приехал в город. Ясное дело, он не захотел даже думать о землянке, которую покинул Иошуа, и о марани Занкана, где часто оставался на ночь. Ту ночь он провел у соседа Ицхакуны, с которым подружился когда-то. Ицхаку на был его ровесником, имел жену и двоих детей, знал грамоту, любил книги. С детства овладел еврейской грамотой, а когда подрос, для него не составило никакого труда выучиться читать и писать по-грузински. Он был умным, трудолюбивым парнем, и при необходимости весь Петхаин прибегал к его помощи — он писал и читал за всех.

Ицхакуна был поверенным сердечных тайн Эуды. Это он писал письма Бачеве, как писал бы ей Эуда. В ту ночь Ицхакуна подробно рассказал своему другу о содержании писем, а история появления Бачевы на мосту окончательно убедила Эуду, что его свадьба с Бачевой дело недалекого будущего.

На другой день он погулял по городу, зашел в синагогу, не в ту, куда ходил Занкан, а в маленькую молельню, где собирались на молитву неимущие. Порасспросил о знакомых, раздал милостыню, а когда солнце стало клониться к западу, направился по главной дороге своей жизни (он так и подумал про себя: моя главная дорога жизни).

Когда Эуда вошел во двор, дочь Занкана кормила фазанов. Шаровары и блузка из зеленого атласа так подчеркивали фигуру девушки, что у Эуды перехватило дыхание. Бачева, похоже, оправилась от болезни, округлилась, грудь наполнилась. Она стояла среди фазанов, выставив вперед правую ногу, что еще более подчеркивало их длину и стройность. Сколько раз на чужбине, оценивая мужским взглядом женщин самых разных национальностей, Эуда приходил к одной и той же мысли: привлекательнее Бачевы нет никого на белом свете. Цвет атласных шаровар подчеркивал цвет глаз Бачевы, и Эуде казалось, что все вокруг обрело зеленый оттенок. Дочь Занкана напряженно вглядывалась в вошедшего, потом перевела взгляд на слугу, открывшего ему калитку, знаком приказала ему уйти и снова уставилась на Эуду. «Неужели я так изменился, — подумал Эуда, — или зеленоглазые женщины так забывчивы?»

Затянувшееся молчание было мучительным для парня, но вот лицо Бачевы осветилось улыбкой, и в ней было столько тепла, что Эуда почувствовал себя наверху блаженства. Он убедился, что действовал правильно, пытаясь завоевать сердце Бачевы. Ее улыбка подтверждала это. А искрящийся взгляд наполнял душу такой отрадой, что сердце молодого человека не могло не исполниться надежды.

— Где ты пропадал, Эуда? Совсем забыл меня? — тихо спросила Бачева. Сколько ласки было в ее голосе и словах! «Вот пришел, чтобы не расставаться с тобой», — хотел сказать в ответ Эуда, вернее, сказал, но не вслух, про себя. Душа Эуды отвечала Бачеве, душа надрывалась, хотела докричаться до нее, но ни один звук не вылетел у него из горла. Он онемел от радости: «Бачева поняла меня, Бачева пойдет за меня». Что, как не согласие, выражает тепло ее глаз! Вот какие мысли вертелись в голове у Эуды, потому-то он и не издал ни звука. Потому не смог сказать ей те слова, что целый год твердил в своей душе. «Что с тобой, разбойник, — одернул он себя мысленно, — ты что, язык проглотил?» Теперь перед ним стояла другая проблема, не то, назвав себя разбойником, он непременно подумал бы: «Жил без любви, потому и был разбойником», — но подобная мысль не пришла ему в голову. Он не стал копаться в себе — надо было решать эту другую проблему.

Бачева разбросала корм для фазанов (те ринулись клевать зерно) и направилась к лестнице. Поднявшись на несколько ступенек, она обернулась:

— Может быть, зайдешь ко мне, Эуда, я одна в целом доме — мама с папой уехали в Занави, там у родственников справляют свадьбу. Слугам холодно, и они забились в марани. — На губах у нее играла лукавая улыбка женщины, которая скрывает некую тайну.

Эуда пошел за Бачевой. Он не видел ничего, кроме соблазнительного тела девушки.

Когда Эуда вошел во двор, Бачева как обычно кормила фазанов. Гость сделал несколько шагов по направлению к ней, его сверкающий взгляд, казалось, проник ей в самую душу, она даже немножко растерялась.