Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

На третий день Бачева не спешила вставать с постели. Сощурив глаза, разглядывала потолок. Потом оделась, распустила волосы, причесалась, поела сухофрукты и принялась читать Песни песней Соломоновы. Эуда предусмотрительно положил книгу на столик.

День пробежал незаметно. Над городом сгустились сумерки, птицы устремились к своим гнездам, Бачева предалась сну. Ее разбудил Эуда. Он на цыпочках вошел в комнату, поставил лучину на стол и расстегнул халат. Какое-то время он пристально смотрел в глаза испуганной Бачеве. Бачева укрылась с головой одеялом. Эуда заглянул в раскрытую книгу и стал читать:

— «…Как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино», — Эуда читал сперва про себя, а потом — вслух. Его голос достиг ушей дрожавшей под одеялом Бачевы и подействовал на нее успокоительно. Она выпрямилась в постели, откинула одеяло и взглянула на Эуду. А Эуда продолжал: — «Чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями, два сосца твои, как два козленка, двойни серны; шея твоя, как столп из слоновой кости, глаза твои — озерки Есевонские… Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью! Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти… Влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее…» — Эуда медленно закрыл книгу, провел рукой по обложке, сработанной мастером, погасил лучину, снял халат и направился к Бачеве.

И взял Эуда Бачеву.

Была ночь трепетней ласки, познания рядом лежавшего.

Наутро за завтраком Бачева спросила Эуду:

— А как же Занкан?

— Пойду и все расскажу ему.

— Все? — со значением спросила Бачева, а потом добавила: — Вместе пойдем.

— Нет, ты останешься дома, — сказал Эуда и окинул Бачеву беглым взглядом. Та ничего не ответила. Когда молчание стало знаком согласия, Эуда произнес: — Хорошо, пойдем вместе. Занкана нельзя огорчать. До свадьбы все должно быть так, как должно быть.

Сегодня епископ Кутатели в тех летах, в каких Моисей предстал перед фараоном Египта. Тяжелые дни настали для епископа — поэтому он возносит молитвы ночи напролет. И восход солнца встречает с молитвой на устах — молит Господа о мире в стране и о благополучии царицы Тамар. Доныне молитва была для него и в радость, и в удовольствие. А радость и удовольствие не утомляют, придают сил и энергии дряхлеющему телу.

Вот солнце клонится к западу, и епископ готов погнаться за ним, остановить, только бы оно ни заходило, только бы не оставляло нас, но знает епископ, что все усилия его тщетны — солнце не остановить, оно зайдет за горизонт, как бы он не противился этому, а наутро взойдет, непременно взойдет, и этот день не принесет добра Грузии.

Епископ вышел на балкон. Довольный своим величием оранжевый венец мира склонялся в сторону моря. Епископ же мечтал, чтобы он оставался на месте, чтобы день длился вечно, но солнцу было безразлично желание епископа — оно медленно закатывалось к морю, оставляя этого благочестивого человека, отягченного болью каждой частицы своего тщедушного тела, в полном одиночестве среди людей, поправших Божьи заповеди.

Окрестности погружались в сумерки.

«Завтра смертоносный сумрак поглотит мою родину». Что делать? Как быть епископу Кутатели, ежели молитва не имеет силы? Солнце село, облака почернели — все вокруг окрасилось в унылый серый цвет, а потом растворилось в непроглядном мраке, но сидящий на балконе епископ так и не нашел спасительной мысли.

«Нет, никакого венчания на царство завтра быть не может!» — в этом епископ абсолютно уверен, но как справиться со столькими сторонниками Боголюбского, что он должен сделать, чтобы в стране, где царствует Тамар, не возводили на престол чужеземца.

Как они встречали его — словно Мессия явился в страну иверов! От побережья до Кутаиси его сопровождали восторженные возгласы толпы, будто оказывали почести Давиду Строителю.

«Почему, зачем, Господи, Боже мой, подданные Тамар солнцеликой склоняют колени перед чужаком?»

Этим утром Гузан Таоскарели, грозно глядя на епископа, изрек:

— Мы должны благословить на царство Боголюбского и наречь его Георгием. Георгий — царь Грузии!

У епископа сжалось сердце — он должен объявить царем того, кого царица Тамар изгнала из Грузии, щедро одарила золотом и серебром и многими другими дарами, лишь бы он с миром покинул Грузию!

— Он должен въехать в город не как бывший супруг — у нее уже есть новый муж, сын Джадорна, Давид Сослан, — мы его повесим на первом же суку, — а как новый царь Георгий Боголюбский, — заявил Таоскарели, — разве мало крови и пота пролил он во имя Грузии!

— Что ты говоришь, Гузан, как это возможно?

Гузан молча воззрился на епископа. В его взгляде читался гнев.

— Страной иверов должны править вельможи, а царь с улыбкой на устах — скромно восседать на троне. Тамар нас ни во что не ставит. Завтра мы провозгласим царем улыбчивого и сговорчивого Боголюбского. Будешь возражать — епископом станет другой, тот, кто не побоится венчать Боголюбского на царство.

— Я буду молиться за вас, Таоскарели!

— У нас нет времени на молитвы, мы идем походом на столицу и вести нас должен царь!

Епископ осенил себя крестом:

— Я непременно буду молиться за вас, Таоскарели!

Епископ и без того догадывался, что вельможи готовились к походу на Тбилиси.

Все отступники собрались здесь, в Гегути, — Гузан Таоскарели, эриставтэристави Кларджети и Шавшети, Боцо Джакели, военачальник Самцхе, бывший главный казначей Грузии Абуласан, он не отстает от Боголюбского ни на шаг. Управляющий хозяйством царского двора Вардан Дадиани взял на себя заботу о войске.

Войско собирают и в Самцхе-Джавахети. Именно оттуда пойдут войной на Тамар. Епископ все прекрасно видит и понимает, что для Грузии наступают черные дни.

Епископ спустился с балкона и направился к Гегутскому полю. Здесь стояли лагерем имеры и одишцы. Настоятель гегутской церкви великан Кваркварэ с двумя священниками последовали за епископом. «Венчание Боголюбского на царство означает, что я благословляю поход на Тбилиси, ужели Господь допустит это? Я должен благословить Боголюбского на истребление своих сыновей и внуков?!» Епископ остановился. «Какой спрос с чужака? Это мои дети призвали его, разве он осмелился бы ступить на грузинскую землю, кабы не предательская природа моих детей? Когда врагу удавалось одерживать над нами победу? Только тогда, когда мы этого сами желали».

Епископ продолжил путь. Воины разожгли костры. Лунный свет заливал окрестности. Возле одного из костров собрались воины из Кулаши. Пилхазуна, играя кинжалом, спросил Бечу из Цхенисцклиспири:

— Карели вправду близко от Тбилиси? Мы попадем в Карели?