Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе - Джеймс Фенимор Купер

Из неприкрашенного рассказа Давида видно было, что его присутствие не по душе индейцам: певца терпели, потому что даже сам Магуа не был вполне лишен того чувства благоговения, с которым индейцы относятся ко всему, что касается тайн религии.

Ночью они особенно заботились о пленницах, о том, чтобы предохранить их от лесной сырости и в то же время препятствовать их побегу. У источника, как уже известно, лошадей отпустили на волю, и тут индейцы использовали все уловки, чтобы скрыть следы. По прибытии в лагерь Магуа, следуя обыкновению гуронов, разделил пленниц. Кору отослали к какому-то племени, временно занимавшему одну из соседних долин. Давид был слишком мало знаком с обычаями туземцев и не мог определить, что это за племя. Он знал только, что они не участвовали в последнем нападении на крепость Уильям-Генри, но были союзниками Монкальма, так же как гуроны.

Могикане и разведчик слушали его неясный, сбивчивый рассказ со всевозрастающим интересом. В то время как Давид пытался объяснить, чем занимается племя индейцев, где жила Кора, разведчик вдруг перебил его вопросом:

— Не видели вы, какие у них ножи? Английского или французского образца?

— Мои мысли не были направлены на такие суетные вещи — они были устремлены на то, чтобы утешить девушек.

— Придет время, когда вы, может быть, перестанете считать нож дикаря суетной вещью, — заметил разведчик. — А бывают у них праздники в честь окончания жатвы? Не знаете ли вы каких-нибудь тотемов этого племени?

— Я могу только сказать, что хлебных зерен у них много; размоченные в молоке, они дают пищу, приятную на вкус и полезную для желудка. Тотемов никаких не знаю. Что касается музыки индейцев, то о ней не стоит говорить. Они никогда не соединяют свои голоса в хвале господу и, по-видимому, принадлежат к числу самых нечестивых из идолопоклонников.

— Вы клевещете на индейцев. Даже минги ждут милости и помощи только от Великого Духа.

— Может быть, — сказал Давид, — но я видел у них странные, фантастически раскрашенные изображения, которые возбуждали в них духовный восторг и пользовались особым поклонением; в особенности одно изображение нечистого, омерзительного предмета.

— Змеи? — поспешно спросил разведчик.

— В этом роде. Это было изображение пресмыкающейся черепахи.

— У-у-ух! — вскрикнули в один голос оба могиканина, внимательно прислушивавшиеся к рассказу, а разведчик покачивал головой с видом человека, сделавшего важное, но неприятное открытие.

Потом Чингачгук заговорил на делаварском языке со спокойствием и достоинством, сейчас же приковавшими к нему внимание даже тех, кому были непонятны его слова. Жесты его были выразительны и энергичны. Один раз он высоко поднял руку; когда он опускал ее, то этим движением откинул складки своего легкого плаща; он приложил палец к груди, как будто желая подтвердить этим жестом значение сказанного. Глаза Дункана следили за движениями индейца, и он увидел прекрасно, хотя и бледно нарисованное синей краской изображение только что названного животного на смуглой груди вождя. Ему тотчас пришло на ум все, что он когда-то слышал о расколе делаварских племен на два враждующих лагеря.

Разведчик отвернулся от своего краснокожего друга и сказал:

— Мы открыли то, что по воле небес может принести нам добро или зло. В жилах нашего друга Чингачгука течет кровь вождей делаваров, и он — великий вождь Черепах! Из слов певца ясно, что некоторые индейцы этого племени находятся среди народа, о котором он говорит. Мы идем по опасному пути, потому что друг, ставший изменником, часто бывает свирепее врага.

— Объясните, — сказал Дункан.

— Это давняя, печальная история, и я не люблю думать о ней, так как нельзя отрицать, что это было сделано людьми с белой кожей. Но кончилось все тем, что братья подняли томагавки против братьев, а минги и делавары пошли по одному пути.

— Так вы предполагаете, что Кора живет среди этого племени?

Разведчик утвердительно кивнул головой, хотя, по-видимому, желал избежать дальнейшего разговора на эту тяжелую тему.

Нетерпеливый Дункан стал поспешно предлагать отчаянные попытки для освобождения сестер. Мунро, стряхнув с себя апатию, выслушивал безумные планы молодого человека с почтением, не подходившим к его седым волосам и преклонному возрасту. Разведчик дал излиться горячности влюбленного и потом нашел способ убедить его в том, что торопиться в деле, требующем полнейшего хладнокровия и величайшего мужества, было бы полным безумием.

— Хорошо было бы, — прибавил он, — если бы этот человек вернулся в лагерь индейцев и сообщил девушкам о нашем приближении. Когда понадобится, мы вызовем его сигналом на совещание… Вы сумеете различить карканье ворона от свиста козодоя, друг мой?

— Это приятная птица, — ответил Давид. — У нее нежные, печальные ноты, но поет она слишком отрывисто и не в такт.

— Ну, если вам нравится ее свист, то пусть он будет вам сигналом. Помните же: когда вы услышите три раза подряд свист козодоя, вы должны прийти в кусты, где, можно предполагать, находится эта птица…

— Погодите, — перебил его Хейворд, — я пойду с ним.

— Вы? — удивленно воскликнул Соколиный Глаз. — Разве вам надоело видеть, как садится солнце и как оно встает?

— Давид — живое доказательство, что гуроны могут быть милостивы.

— Да, но Давид может пускать в дело свою глотку так, как этого не сделает ни один человек в своем уме.

— Я также могу разыграть сумасшедшего, дурачка, героя, вообще кого и что угодно, чтобы освободить ту, которую люблю. Не возражайте, все равно я сделаю так, как решил!

Соколиный Глаз смотрел некоторое время на молодого человека в безмолвном удивлении. Но Дункан, до сих пор почти слепо повиновавшийся разведчику из уважения к его искусству и оказанным им услугам, теперь принял вид начальника, противиться которому было нелегко. Он махнул рукой в знак того, что не желает выслушивать дальнейшие возражения, и затем продолжал более спокойным тоном:

— Я могу переодеться, измените мой вид — разрисуйте меня, если желаете, — одним словом, превратите меня в кого угодно, хотя бы даже в шута!

— Когда вы посылаете отряды на войну, я полагаю, что вы, по крайней мере, считаете нужным установить известные знаки и места для стоянок, чтобы те, кто сражается на вашей стороне, — пробормотал разведчик, — могли знать, где и когда они могут встретить друга…

— Выслушайте меня, — прервал его Дункан. — От этого верного спутника вы узнали, что индейцы принадлежат к двум племенам, если не к двум различным народам. У одного из этих племен — у того, которое вы считаете ветвью делаваров, — находится та, кого вы называете темноволосой. Другая, младшая, безусловно у наших открытых врагов — гуронов. Мой долг — ее освободить. Поэтому, пока вы будете вести переговоры об освобождении одной из сестер, я сделаю все, чтобы спасти другую, или умру!

Огонь мужества блистал в глазах молодого воина, вся его фигура являла собой внушительный вид. Соколиный Глаз, слишком хорошо знавший хитрости индейцев, предвидел все опасности, угрожавшие молодому человеку, но не знал, как бороться с этим внезапным решением.