Третье пришествие. Демоны Рая - Виктор Точинов

– Или, – прозвучал вслух ответ на мой мысленный вопрос.

Оказалось, что старый лицедей меня обманул. Вся его кома была гнусным притворством… Хотя, может быть, все совпало случайно, больно уж мутными и неживыми показались мне глаза Плаща, когда он их открыл. И заговорил он не своим, мертвым голосом, я успел услышать только «Или», а потом рявкнул «Глок», и стены и стекла пустой оранжереи откликнулись эхом, заглушив остальное.

Клянусь, стрелял не я…

По крайней мере не принимал сознательное решение о выстреле.

Кажется…

Наверное, рефлекторно дернулся палец, у «Глока» очень мягкий спуск.

Не я… У меня был выбор, я мог попробовать найти другое решение…

Но выстрел прозвучал.

Пуля попала точно в сердце.

Сколько живут люди после того, как девятимиллиметровая пуля вдрабадан разносит им сердце? Точно не скажу, но счет явно идет на минуты…

Плащ умирал несколько часов.

И все это время в нашем шестиэкранном кинотеатре крутилось сумасшедшее кино, причем качество его постепенно ухудшалось вместе с тем, как уходила жизнь из Плаща: изображения медленно, исподволь становились размытыми, белесыми, все менее яркими…

Не хотел я смотреть трансляцию с мест, но не мог от нее оторваться.

* * *

Я видел, как умирает Марианна. Ее сжигали заживо. Толпа обожателей мгновенно превратилась в толпу, жаждущую убивать… Случается такое.

Ее сожгли не на аккуратненькой, ровненькой поленнице, сложенной рыбоглазыми педантами. И не на куче старых покрышек, как однажды пытались сжечь меня. Ее даже не привязывали к столбу…

Марианну запихали в автомобиль, обложили вокруг всякой горючей рухлядью, наверняка собранной на скорую руку с окрестностей, и подожгли.

Я не просто видел все – я чувствовал, я воспринимал ощущения Марианны, такое уж здесь кино. Было больно, очень больно… Она наверняка могла убрать, отсечь боль, но не тратила на это время и силы. Она до конца дарила любовь. Пока не взорвался бензобак.

Я не мог на это смотреть. И взгляд отвести от экрана тоже не мог. Когда все закончилось, мне захотелось выйти в примыкавшую к участку рощицу, молодую и реденькую, не заслуживающую называться лесом, выбрать там осинку или березку потолще и удавиться на собственном ремне…

Но я остался. Сидел и смотрел.

* * *

Я видел смерти всех одиннадцати…

Они знали, на что шли, и знали, что Великий День станет для них последним, а если вдруг даже удастся его пережить, то дней впереди останется очень мало… И Петр, роботоподобный ублюдок с засратыми мозгами, тоже знал и тоже готов был умереть, но не о нем речь…

Знали, и не стоило бы их жалеть, но… Нет, я не жалел. Я… не знаю… Не понять, что сделано неправильно и отчего все так хреново… Я ненавижу их цель, их поганый новый мир, земное царство Плаща – и презираю их средства…

Но отчего хреново-то так??!

…Светлячка убивали келейно, без пафоса, костра и народных толп. Те же неприятные личности, что совсем недавно безропотно подчинялись его приказам, теперь деловито привязывали правую руку и правую ногу Дэниела к толстенным вертикальным прутьям какой-то металлической ограды.

Едва они отошли – Светлячок начал отчаянно биться, а светился и мерцал, как взбесившаяся новогодняя елка.

Он не пытался освободиться и спастись. Он восстанавливал порядок: нога была прихвачена к своему пруту выше, чем рука… Как только они оказались на одном уровне, Дэниел затих, мерцание умерилось.

Левые его конечности привязали к фаркопу внедорожника – огромного, черного, напоминающего зверя с короткой лоснящейся шерстью. Сытого зверя, убивающего лишь удовольствия ради.

Черная громадина тронулась медленно-медленно.

Первой оторвалась правая рука – вытянулась в струнку, выскочила из сустава, мышцы истончились, лопнули, повисли кровавыми лохмотьями. Алая струя ударила сильно, яростно, как из пожарного гидранта, просто удивительно, сколько крови оказалось в маленьком тщедушном тельце.

Пульсирующее сияние Светлячка стало нестерпимым, грозило сжечь мои глаза, испарить глазные яблоки до самого донышка.

Взгляд по-прежнему мне не подчинялся, глазные мышцы одеревенели, и веки парализованы, даже не зажмуриться. Медленно, по сантиметру, я повернул голову в сторону, словно вращалась она на заржавевшем шарнире.

Смотрел в угол, но все же рванувшаяся с экрана яркая вспышка болезненно ударила по сетчатке.

Вот так он и умирает, Светлячок, – сжигая себя и окружающих в мгновенном выплеске энергии. Тогда, в Хармонте, он умер не до конца – Плащ забрал иссохший полутруп из клиники, выходил, поставил на ноги.

Теперь такой вариант исключен.

Прощай, Светлячок.

* * *

Пабло умер быстрее всех (насчет безболезненности не уверен) и не от человеческих рук. Он был из тех учеников, что не нуждались в помощи, чтобы угомонить любую агрессивную толпу, – напротив, к его помощи прибегали другие для защиты, пока был дееспособен Плащ.

В одиночку Пабло не сумел обуздать силы, выпущенные им самим на свободу, и сгорел в пламени ядерного взрыва где-то на Среднем Западе США, как мне показалось…

* * *

Казалось, «камеры» были расставлены по всему миру, экраны переключались с одной на другую, однако сюжеты, составляющие трансляцию, далеко не всегда касались деяний и гибели учеников Плаща.

Некоторые экраны долгое время не показывали ничего значимого. Словно съемочная бригада выехала на место в предвкушении сенсации, а та возьми и не случись, и вот оператор от скуки снимает окружающий пейзаж в слабой надежде: вдруг ожидаемое стрясется, хоть и с запозданием?

Такие пустые сюжеты породили у меня надежду: все я сделал правильно, расстроил, поломал дьявольский план. И даже те кадры, где происходили события масштабные и разрушительные, внушали осторожный оптимизм. Например, явно слабела череда цунами, терзавших побережье Юго-Восточной Азии, смывавших многомиллионные города – очередные водяные громадины даже на вид казались меньше начальных, меж тем как процесс должен был лишь нарастать, – но до тех пор, пока катящиеся из Надино волны не сойдутся в другом полушарии, в диаметрально противоположной точке планеты.

Уход под воду Британских островов, однозначно предсказанный Плащом, вообще не состоялся (канувшие в пучине Соммерсетшир и Глостершир почти не в счет).

Праздновать успех было рано. Но надежда на лучшее крепла…

* * *

Неожиданно на экране появились два персонажа, хорошо мне известные. Причем появились в интерьере, до боли знакомом, – но и его, и персонажей я увидеть здесь и сейчас никак не ожидал.