Третье пришествие. Демоны Рая - Виктор Точинов

Кабинет в тосненском офисе Вивария изменился, но был вполне узнаваем.

Раньше стены здесь были обвешаны фотоколлажами и фотопародиями на известные сюжеты с Ильей Эбенштейном по прозвищу Эйнштейн в главной роли: Эйнштейн с яблоком, Эйнштейн со скрипкой, Эйнштейн в ванной готовится крикнуть «Эврика!», Эйнштейн принимает доклад Гагарина о завершении полета, Эйнштейн похлопывает по плечу Эйнштейна (настоящего).

Теперь вся эта легкомысленная чушь исчезла, ее сменили два солидных официальных портрета. Один побольше: Президент Российской Федерации, второй поменьше, но не очень: директор Центра Аномальных Явлений.

Диван, на котором Эйнштейнова секретарша Илона подарила мне массу незабываемых ощущений, тоже куда-то канул. Его сменил другой: обивка такая же, черная кожа, но в видах общения с секретаршами абсолютно не функционален. При одном виде на него становится ясно, что секс в служебном помещении в рабочее время – кощунство, извращение и повод для дисциплинарного взыскания.

Знаменитый стол Эйнштейна из мореного дуба уцелел, но центральную часть столешницы теперь прикрывал тонкий пластик, имитировавший мореное дерево и почти идеально подобранный по фактуре и цвету. Но я его заметил, потому что хорошо помнил, что именно там прикрыто: коротенькое, из одной фразы, и малоцензурное заявление Питера Пэна об увольнении из рядов по собственному… Фломастера или маркера у меня тогда под рукой не случилось, заявление я написал перочинным ножом, не просто поцарапав полировку – глубоко взрезав дерево. Сколько же эпох и жизней назад все это происходило?

Сейчас за монументальным столом сидит полковник И. Р. Антипин, новый начальник объекта № 17 ЦАЯ, в просторечии Вивария. Он (не объект, полковник) тоже монументальный: осанистый, внушительный, багроволицый – тесный воротник мундира сдавливает бычью полковничью шею, как гаррота, и кажется, что тот находится в предпоследней стадии удушения, вот-вот отдаст концы, да все никак не отдает.

Известный мем «настоящий полковник» подходит к Антипину как нельзя лучше: полное впечатление, что он родился в семье потомственных, в десятом поколении, полковников, причем родился сразу с полковничьими звездами на плечах.

Короче, он жаба из жаб и прочим жабам командир и начальник.

У того же стола, но сбоку, примостился на краешке стула заместитель Антипина полковник Сало М. Е.

Вот этот на полковника ничем не похож. Если встретить Сало, к примеру, в бане – без полковничьего мундира и регалий, – легко можно принять за нормального человека. Он невысок и не объемист, узкоплеч, девичья какая-то фигурка, а не полковничья, право слово. Да и лицо типичного очкарика-ботаника…

Я знал обоих полковников давно, хоть и не очень близко. До перевода в Виварий оба служили в конкурирующей фирме, в НИИ им. Менеладзе, и среди прочего они отвечали там за взаимодействие с нашим филиалом (проще говоря, за мелкое вредительство и попытки межведомственного шпионажа).

Вот только зачем сейчас в оранжерее идет фильм с их участием? Не место и не время для комических дуэтов.

Вскоре я понял зачем…

Антипин сидел за столом абсолютно неподвижно: сфинкс, Будда, памятник самому себе.

Полковнику Сало, наоборот, спокойно не сиделось. Он ерзал на своем стуле, и порывался с него встать, и шлепался обратно, и совершал еще множество суетливых телодвижений, словно бы танцевал неведомый мне танец, исполняемый в положении сидя.

Сало, к бабке не ходи, нетерпеливо ждал чего-то или кого-то. И вскоре «кто-то» – незнакомый мне офицер – появился и принес «что-то»: предмет, задрапированный белой тканью. Поставил на стол перед полковниками и тут же удалился.

Физиономия Антипина – редчайший случай! – начала растягиваться в улыбке. Казалось, что багровые щеки сейчас лопнут, как два перезрелых томата, забрызгают все кровью… Танец Сала вступил в кульминационную фазу: амплитуда и частота движений увеличились, несколько раз узкоплечий полковник тянулся к ткани, прикрывавшей предмет, – и отдергивался, словно опасаясь обжечься.

У меня же форма натянувшего ткань предмета вызвала очень нехорошие предчувствия. И они оправдались, когда Антипин решительным движением сдернул тряпку.

На небольшом подносе стояла голова Безумного Шляпника. Дяди Вани, как я звал его одно время. Украшавший ее гриб-глаз-самоцвет поник на ножке, не светился. А белое, точно мраморное лицо Шляпника, напрочь лишенное мимики, даже в лучшие для него времена выглядело не то лицом покойника, не то гипсовым слепком с него…

Полковники напоминали двух записных гурманов, заполучивших на обед редчайшее, уникальное, в единственном экземпляре существующее блюдо. Глаза у обоих азартно поблескивали, рты плотоядно приоткрылись, разве что слюна не капала на мундиры. Казалось, сейчас выхватят ножи-вилки – и набросятся, и сожрут до последней крошки.

Мерзкое зрелище…

Шляпник был врагом и пытался меня убить (по крайней мере так я считал тогда, сейчас не уверен), и я пытался убить его (всерьез, без поддавков). А еще он обладал отмороженным чувством юмора и придумал для меня отвратительное прозвище «устрица».

Но почему-то я сейчас испытывал невыносимое омерзение от торжества полковников, а дядю Ваню мне было жалко…

Я отвел взгляд и некоторое время смотрел на горку с кальварией, где умирал и все никак не мог умереть Плащ. Цветы-мутанты действительно здесь жили впроголодь, а сейчас, щедро политые кровью, быстро, буквально на глазах, пошли в рост. Бутоны-фонарики налились, готовые вот-вот лопнуть.

Решив, что фильм «Полковники и мертвая голова» закончен, я вновь повернулся к экрану. Как бы не так… Антипин, Сало и поднос с содержимым действительно исчезли из кадра. Но сам кабинет остался… И происходило в нем что-то странное, скрытое от взора знаменитым столом. На мгновение мелькнула, приподнявшись над столешницей, встрепанная голова Антипина с выпученными глазами – и тотчас исчезла. Затем, еще быстрее, высунулась и исчезла чья-то нога, отчего-то босая и голая.

И чем же там эти некрофилы занялись? Реально групповым сексом с головой мертвеца?!

Бред… При всей моей нелюбви к Антипину и Салу – бред полнейший.

Пару минут я ломал голову, не в силах поверить в напрашивающийся вариант… И был прав, не веря, – в чем убедился, когда они показались из-за стола.

Или оно показалось…

Или он…

Поди пойми, как ЭТО обозвать и не ошибиться.

Словно окончательно сбрендивший хирург-экспериментатор Франкенштейн, не выходя из длительного запоя, сотворил очередного монстра: порубил на куски полковников Антипина и Сало, смешал куски, сшил-склеил на скорую руку, а сверху примастрячил голову дяди Вани вместе с ее неизменным украшением – оно выпрямилось, торчит уверенно и гордо, багрово светится.

Мастерство не пропьешь, даже если ты Франкенштейн: монстр получился корявенький, но относительно симметричный и способный уверенно передвигаться. Он низкий, приплюснутый, похож на паука или краба: для ходьбы задействованы все восемь конечностей – и бывшие руки, и бывшие ноги.