Неукротимый - Сандра Дюбэй

Нет, не мог он ей отомстить. Во всяком случае, собственными руками.

Оглянувшись, Габриель увидел свое отражение в висевшем на противоположной стене комнаты зеркале. Взглянувшее из его глубины лицо было худым, бледным, изрезанным глубокими морщинами. Как этот бородач был непохож на бравого, уверенного в себе и в своей удаче капитана Габриеля Форчуна – грозы морей и океанов, властелина судеб и короля кладов! Все, все, все, включая собственное лицо, он потерял из-за любви. Влюбленный пират – надо ж такому случиться!

Еще совсем недавно Габриелю казалось, что нет на свете боли сильнее, чем боль от пули или сабельного удара. Как наивен он был, глупец! Теперь-то он знает, какова она на вкус – самая сильная, самая страшная на свете боль – боль в разбитом сердце!

Как часто посещают память воспоминания об ушедших, кажущихся такими счастливыми, днях. До чего же славно было бы вернуться в маленький домик, спрятанный в лесной глуши, и жить – тихо, спокойно, бездумно, безмятежно!

Увы! Не вернуть уже тех дней. И не стать Габриелю опять капитаном Форчуном, не поднять ему паруса, не выйти на морской простор с непокрытой, непокорной головой!

Шайна… Она появилась в его жизни, и все переменилось. Навек.

И останется таким, пока эта женщина не исчезнет из его жизни.

Что ж, он должен попытаться. Попытаться наперекор всему. Он вернет то, чего никому еще не удавалось вернуть – ушедшее время. А это просто. Нужно только убить Шайну и вернуться на бескрайние просторы морей. Вдохнуть полной, освободившейся от непосильного груза грудью соленый ветер.

Да будет так!

Габриель поднялся с колен, позвал Луизу и велел ей принести горячей воды. Для начала он должен сбрить бороду. Ему не нужно больше прятать свое лицо.

Габриелю пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться в комнату Шайны. Ее слезы, ее искреннее отчаяние не выходили у него из головы, глубоко запали в сердце. Ему было трудно избавиться от чувств, до сих пор прочно гнездившихся в глубине души. Он пытался справиться с ними, выбросить их из сердца, как садовник вырывает с корнем, выбрасывает прочь сорняки, проросшие на цветочной клумбе.

Да, так больше продолжаться не может. Всему есть предел. Габриель пытался настроить себя на решительный лад, поверить в то, что все слезы Шайны – не более чем попытка разжалобить его. Нужно быть сильным, нельзя расслабляться, нельзя забывать о том, что предательство этой женщины стоило жизни его товарищам, людям, которые шли за ним и верили в него. И вот из-за измены Шайны настал тот черный день в Вильямсбурге, когда их отправили на виселицу. Она, и только она повинна в этом.

Он вспомнил тот день, свой ужас и смертную тоску, когда на шею легла грубая пеньковая веревка и палач ждал сигнала, чтобы выбить из-под его ног скамейку. Ненависть с новой силой вспыхнула в сердце Габриеля, и он подумал, что теперь в нем достаточно ярости, чтобы отомстить. Да, сейчас он готов остаться с нею лицом к лицу.

Габриель подошел к комнате Шайны и твердой рукой открыл дверь.

Она лежала на постели, закрыв ладонями глаза, и рыдала – безутешно, горько, отрешенно.

Габриель тихо подошел и встал рядом. Он стоял и молча смотрел на Шайну, и с каждой минутой уменьшалась его решимость, утихал гнев, а на смену им возвращалось прежнее восхищение красотой женщины, лежавшей перед ним. И ему уже совсем не хотелось убивать. Нет, с непреодолимой силой в нем вспыхнуло желание обнять Шайну, прикоснуться к ее шелковистой матовой коже, провести рукой по этим чудесным, похожим на серебряные нити волосам.

Нет, не убивать – любить эту женщину хотелось ему.

– Шайна, – негромко окликнул он, отступая на шаг от кровати. – Шайна!

Она замерла. По-прежнему не убирая ладоней от глаз, Шайна напряглась, вспоминая звук этого голоса. Он вернул из глубин памяти цветущий летний сад, и полную золотую луну на черном ночном небе, и…

Не открывая заплаканных глаз, она опустила руки и впилась пальцами в покрывало. Губы Шайны дрогнули, и раздался негромкий шепот:

– Габриель?

И еще раз, словно шелест ветерка в листве:

– Габриель?

Шепот Шайны проник в самое сердце Габриеля, заставил его похолодеть. Чувствуя, что еще немного – и он сойдет с ума, решил положить всему конец – резко, сразу.

– Шайна! Поднимайся же, дьявол тебя побери! – рявкнул он.

С трудом возвращаясь к реальности из глубин воспоминаний, Шайна разлепила покрасневшие, опухшие веки. И увидела его – наяву, совсем рядом. Или сон все еще продолжается? Разве может Габриель стоять здесь? Ведь он умер в далекой Виргинии! Но нет, это он – живой, близкий, и свет горящих свечей отражается от его блестящих, словно смоль, волос, играет на золотых пуговицах его сюртука…

– Габриель, – еще раз прошептала Шайна, все еще не веря, боясь поверить собственным глазам. – Но это невоз…

Она вскочила с кровати и двинулась навстречу Габриелю – медленно, осторожно, словно боясь спугнуть его. С замирающим сердцем Шайна подошла вплотную.

– Ты жив? – выдохнула она, все еще не решаясь прикоснуться к нему. – Ты жив!

– Да, – холодно ответил он. – Вынужден огорчить вас, мадам, но это так. Я действительно жив.

– Огорчить? – Шайна непонимающе нахмурила брови. – Что значит – огорчить? Но ведь Ребекка писала мне, что тебя вместе со всем экипажем арестовали люди Спотсвуда. И вас судили, и всех приговорили к повешению…

– Все это так, – подтвердил Габриель. – И как раз тогда, когда ты со своим мужем плыла в Англию, я направлялся к виселице во дворе вильямсбургской тюрьмы.

– Но что произошло, Габриель? Мы были вместе в Монткалме… Все было хорошо. Что же случилось в промежутке между твоим отъездом и…

– Довольно лжи! – резко оборвал ее Габриель. – С меня довольно этого дешевого театра!

Шайна растерянно отступила на шаг назад.

– Что все это значит? Я не пони…

– Когда я покинул Монткалм, то вернулся в таверну «Лебедь». Там меня ждали люди – сыщики из Вильямсбурга. Им уже было известно, что я – Габриель Форчун. Они арестовали меня. Или пытались арестовать… Одним словом, на следующий день я очнулся в тюремной камере в Вильямсбурге.

– Но как они узнали? Ведь о том, кто ты на самом деле, не знал никто, кроме…

– Хватит притворяться! – Голос Габриеля громким эхом отразился от стен. – Меня арестовали по доносу, Шайна, понятно тебе? А Спотсвуд послал своих людей в Фокс-Медоу, чтобы арестовать мой экипаж!

– Только не надо на меня кричать! – воскликнула Шайна. – Я-то здесь при чем? Я вообще ничего об этом не знала!

– А затем был суд, – продолжал Габриель, не обращая внимания на слова Шайны. – И нас приговорили к смерти. Я сам, своими глазами видел, как умирают на виселице мои матросы. Мой экипаж! Мои люди – понятно это тебе? Я никогда не забуду этого жуткого зрелища… – Он перевел дыхание. – Затем настала моя очередь – я был последним…