Камея из Ватикана - Татьяна Устинова

– По-моему, противная.

– Интересная!

– Рисуй, но только так, чтоб она не видела. Проблем не оберемся.

– Почему не оберемся?

– Потому что она противная!

Тонечка вернулась на террасу, поставила перед Натали воду, стакан и пепельницу.

Великая актриса курила и говорила – и то и другое нервно. Федор смотрел в сторону и молчал. Борис не сводил с актрисы глаз. Ярослав маялся в ожидании Саши, которая не выходила.

– Рано или поздно это должно было случиться, – говорила Наталья Сергеевна. – Мы должны были остаться с тобой наедине, и вот мы остались!

Тонечка мимолетно удивилась – как же наедине, когда вокруг столько зрителей и слушателей, – но оказалось, что речь идет совсем не об этом.

– Теперь семья – это я и ты, – продолжала Натали. – С уходом тети ты должен наконец вспомнить о том, что у тебя есть мать, и подумать о ней хоть немного! Ведь и мой срок определен, я тоже когда-нибудь покину этот мир, чтобы оказаться в другом, который добрее и лучше!

– Натали, – попытался остановить ее Борис, – что вы говорите, вы разбиваете мне сердце!

– Я знаю, что говорю! Но ты даже не удосужился позвонить мне, сын!

– Ты тоже не удосужилась позвонить мне, мама, – процедил Федор Петрович. – Хотя знала, что тетя умерла…

– Ты упрекаешь меня?! – поразилась Натали. – И в чем?! В том, что я, слабая женщина, не могла пережить силы своей скорби?! Бог мой, бог мой! Как ты заблуждаешься на мой счет! Да я слегла сразу же, как только узнала от этих посторонних девиц! Пришлось даже отменять спектакль!

– Насколько я знаю, спектакль был сыгран, – бодро вмешалась Тонечка. – По слухам, Ярослав играл лучше обычного.

Наталья Сергеевна моментально отвлеклась:

– Кто вам это сказал?

– Что именно?

– Что Ярослав как-то особенно играл! Он играл как всегда, в меру своих возможностей!

– О, Мадонна, – пробормотал Ярослав.

– Значит, играли все-таки, – подытожила Тонечка.

Она никак не могла понять, почему Федор молча слушает и не защищается? Или правда мать с ее инсинуациями действует на него гипнотически?..

– Мы должны раз и навсегда все расставить по своим местам, – продолжала Натали, обращаясь к Федору. – В конце концов, я тоже имею право! И я должна знать, в какой сумме исчисляется тетино наследство и что из него полагается мне как ближайшей родственнице!

– Понятия не имею. – Федор спрыгнул с перил. Старая терраса вся содрогнулась. – Узнавай сама.

– А что сказано в завещании?

– Я не знаю, – повторил Федор устало. – Я даже не знаю, есть ли оно. Мы с ней никогда не обсуждали этих вопросов. Она не любила говорить о смерти.

– Я тебе не верю. Разумеется, ты все знаешь, потому и примчался сюда по первому зову! Когда я звала тебя, ты никогда не появлялся! Ты все время был в каких-то диких местах!

– Натали, не волнуйтесь, – сунулся Борис. – Вы нам нужны, вы достояние!

– Ах, оставьте меня! Я разговариваю со своим единственным сыном.

– Какой я тебе сын? – вдруг спросил Федор тяжелым голосом и пошел на Наталью Сергеевну. – Ты ничего обо мне не знаешь и никогда не знала! Ты вышвырнула меня из дома, а тетя с дядей подобрали! Я очень стараюсь, чтобы ты ни в чем не нуждалась, но ты даже не замечаешь этого, как не замечала тетиных переводов! Я не знал, я бы запретил ей!

Натали вскочила и спряталась за кресло.

Борис попятился и помахал указательным пальцем перед носом Федора.

– Но, но, но, – пробормотал он, оглядываясь на Ярослава.

Но от того помощи ждать не приходилось, он сосредоточенно любовался садом.

– Зачем ты приехала? – продолжал Федор. – Зачем притащила с собой этих уродов?!

– Позвольте! – вскричал Ярослав, не в силах вынести такого страшного оскорбления. – Это уж вы слишком!

Из дома выбежала Саша, и Ярослав подскочил к ней.

– Позвольте, я провожу вас! Уйдемте, тут сцена!

– За каким наследством? – орал Федор Петрович. – Что ты хочешь забрать из ее дома? Этажерку? Ты испоганила нам жизнь, как же ты не понимаешь?! Мы потом долго ее чинили! Дядя Филипп умер, ты даже не объявилась и не сказала нам с тетей ни слова! У меня нет ни жены, ни детей, а мне почти пятьдесят, потому что я боюсь, вдруг я такой же, как ты! И в один прекрасный день окажется, что мне нет дела ни до кого, кроме себя самого и своих… закидонов!..

Натали выдвинулась из-за кресла, нацелила на сына палец и завизжала:

– Ты, ты, ты! Ты во всем виноват! Ты не дал мне сделать карьеру! Я ушла в декрет, отказалась от фильма, я вынуждена была просить эту старую каргу, тетку, чтобы она сидела с тобой! И она воспользовалась! Она переманила тебя на свою сторону! Ты ее обожал, а меня не желал знать!.. Я хочу, чтобы она заплатила за это, хоть с того света! Я добьюсь своей доли наследства! Вы жили во дворцах и спали на шелках, а я тянула лямку в провинциальном театре! Я!.. Я была лучшей на курсе, и что вы со мной сделали?! Вы погубили меня!

Федор пошел было на нее, но тут на нем повисла откуда-то появившаяся Саша Шумакова.

– Тихо, – быстро выговорила она. – Ну, тихо, тихо!.. Уходи! Уходи, слышишь меня?..

Он остановился и посмотрел на нее словно с величайшим изумлением. Взял за плечи и посмотрел еще раз.

Хотел что-то сказать, не смог, сбежал с крыльца и зашагал по дорожке к дальней калитке.

Наталья Сергеевна, задыхаясь, упала в кресло.

– Кто-нибудь, – прохрипела она. – Воды! Воды!

Никто не шевельнулся.

Она сама налила себе воды из бутылки и жадно глотнула.

– Негодяй, – сказала она и еще раз глотнула. – Подонок!.. Где ключи от теткиного дома?

– У Федора Петровича, – отрезала Тонечка.

Наталья Сергеевна тяжело поднялась, крепкой ладонью утерла широкое лицо и произнесла, обращаясь к Саше:

– Если ты вздумала его охмурить, так и знай, этого не будет! Я тебя со свету сживу, сучонку. Наследство мое.

– Натали… – пробормотал Борис-тенор. Лицо и весь череп у него были бурого цвета – должно быть, от страха.

– Как я сказала, так и будет, – заключила Наталья Сергеевна и размашисто пошла прочь с террасы, но приостановилась и пообещала: – Передай ему, что в следующий раз я приду с судебными приставами.

– Лучше сразу со спецназом, – посоветовала Тонечка. – От греха подальше.

– Поговори еще!..

Вскоре возле забора зафырчала машина, а потом стало тихо, как прежде. Слышно было, как в ручье квакает очумевшая ранняя лягушка.

– Вот дает тетка, – сказал Родион через некоторое время. – Зажигает не по-детски.