Коммод - Михаил Никитич Ишков

– Германец, ты должен заплатить!

Вирдумарий растерянно оглянулся на товарищей. Луципор, ухватив его за плащ, усадил на прежнее место. Успокоил – пока клиент платит, его никто не тронет. Здесь так принято, за порогом – другое дело. Тертулл кивком подтвердил его слова.

Стация, переваливаясь, как грузовая баржа на Тибре, подплыла к ним, спросила:

– Не желаете позабавиться, хлопчики? У меня на любой вкус.

– Нет, – мрачно отозвался Вирдумарий.

Тертулл, уже собравшийся завести разговор насчет хорошенькой брюнеточки и чтобы все было при ней, сразу осекся. Обременительным грузом давил на него мешок с золотом, который он по-прежнему держал в руках. Вообще события этого дня ввергли его в легкий столбняк. Он откровенно растерялся. Слишком много приключений и все сразу – от милостей, трогательных воспоминаний о прошлом, встречи с друзьями, катания молоденьких Лонгов на спине до посещения известного злачного места, игры с цезарем в очко и томительного и тревожного ожидания, чем же закончатся эти внезапные флоралии, и в целом день. Этого было слишком много даже для него, урожденного римлянина.

Луципор тоже скромничал, молча потягивал дрянное – из лучших императорских виноградников? – вино и не морщился.

Неожиданно на антресолях лихо и визгливо заиграли гобои, к ним пронзительно присоединилась флейта, и спустя несколько мгновений наверху появился довольный и улыбающийся во весь рот император. Его встретили восторженными криками. На нижний этаж он спустился уже увенчанный лавровым венком триумфатора. За столиком поделился с приятелями:

– Что-то необыкновенное. Хочу еще!

Он подозвал Стацию и приказал приготовить еще одну невинную козочку. Хозяйка заведения немного опешила, но тут же выставила условие – двойная плата. То есть четыре монеты.

Сговорились.

Когда Луций потребовал девственницу в третий, а потом и в четвертый раз, Стация-Врежь кулаком вышла из себя. Она сложила пальцы в горсть и, потрясая ими, начала выкрикивать непристойности и наступать на ненасытного клиента.

– Мама моя! Ты что, парень, вообразил, у меня здесь питомник?! Девственниц?! Ты перепробовал всех, приготовленных на месяц вперед.

Слезы радости в глазах Коммода тут же высохли.

– Врешь, жирная карга! – закричал цезарь. – У тебя всегда есть что-нибудь про запас! А ну, выкладывай, не ленись!..

– Да, есть, да не про вашу честь! – огрызнулась Стация. – Есть у меня голубка, незалапанная, нежная. И клиент для нее есть, куда более важный, куда более богатый, чем ты, промышляющий в темных подворотнях! Смотри, как бы тебя за этот плащ не отправили на арену.

Коммод насупился, грозно свел брови.

– Это кто же в Риме такой важный и богатый?

– Тебе-то зачем его знать? – уперлась кулаками в бока Стация. – Если я произнесу его имя, у тебя от страха уши отвалятся!

– А вдруг не отвалятся? – презрительно скривился Коммод. – Давай свою голубку. Плачу втройне!..

Хозяйка начала кривляться:

– Никак не могу, голубок, хоть ты убей меня! Не жить мне тогда в Риме. Некому будет ублажать таких молодцов, как ты, выскочивший изо рта собаки!

Цезарь от изумления вздыбил брови.

– Ты, вонючая пасть, знаешь, с кем говоришь?!

– А то! Голубя видно по полету. Не иначе ты всадник из самых богатеньких.

Посетители засмеялись. Стация, кривляясь, прошлась вокруг Коммода.

– А может, ты из сенаторов?

Коммод довольно осклабился, сплюнул.

– Тьфу, сенатор! Нашла шишку. Если хочешь знать, я первый из сенаторов.

В зале раздался хохот. Стация подмигнула.

– Уж не принцепс ли?

– Да, принцепс! – заверил ее Коммод. – Я император Рима!

Стены таверны содрогнулись от хохота, даже Тертулл и Луципор не смогли скрыть улыбки, только Вирдумарий по-прежнему мрачно поглядывал на посетителей.

Хохот приободрил Стацию, придал ей смелости. Вообще-то хозяйка заведения отличалась исключительной проницательностью, да и хитрости ей было не занимать. Стации-Врежь кулаком было плевать, кем объявит себя тот или иной посетитель, она была готова признать в клиенте кого угодно – сенатора, императора, даже Юпитера, однако на этот раз шутка зашла слишком далеко. Но и терять лицо перед собравшимся народом ей очень не хотелось. Потом разнесут по Субуре и по другим злачным кварталам, что Стация испугалась какого-то проходимца. Репутация в ее деле имела решающее значение, поэтому она решительно потеснила Коммода, всем весом прижала к стойке. Решила, видно, обойтись без рук – задавлю, мол, мерзавца, телом, там видно будет. Глядишь, красавчик сам стушуется. Куда хватил!

Не тут-то было! Луций Коммод, отличавшийся огромной физической силой, легонько, животом пихнул ее. Стация едва не свалилась на пол.

– Не веришь? – яростно закричал Коммод. – Сейчас убедишься! Тертулл, дай-ка мешок, – потребовал он.

Стихотворец рысью бросился к императору. Протянул мешок. Тот водрузил его на стойку, развязал горловину, вытащил золотой аурелий, сунул его под нос Стации. Потребовал:

– Смотри в профиль!

Хозяйка приняла монету, бросила взгляд на аверс, затем глянула на Коммода, вновь на монету и едко заметила:

– Ага, похож. Как гусь на свинью.

Кое-кто из посетителей повалился на пол от смеха. Вирдумарий начал подниматься с места. Луципор подскочил к Стации, начал тыкать пальцем в монету, в сторону цезаря, что-то шептать ей на ухо. К ним подскочил Коммод, схватил Стацию за руку, сжал изо всех сил.

– Уй-ййй! – заголосила женщина. – Пусти, придурок!

Между тем монета, которую она только что рассматривала, скользнула в вырез на груди.

– Сколько хочешь за голубку? – выкрикнул Коммод.

Женщина два раза показала свободной рукой четыре пальца. Вирдумарий выпрямился, у него расширились глаза.

– Господин… – начал он, однако Коммод жестом остановил его.

– Подожди, Вирдумарий. Я согласен.

Он отпустил руку. Стация заохала.

– Что я скажу благодетелю? Чем оправдаюсь перед его милостью Уммидием?..

– Каким Уммидием? – воскликнул цезарь. – Квадратом?!

– Перед ним, хлопчик, пусть у меня уши отвалятся. Смотри, пожалеешь.

Коммод тут же радостно потер руки, заторопился.

– Давай свою простушку. Накидываю к твоей цене еще пару золотых и в придачу тот, что ты спрятала на груди.

– Только придется в темноте, – деловито предупредила Стация. – Девчонка молодая, стеснительная.

– Что за новости! – удивился Коммод. – Девчонка брезгует услужить Флоре?

Стация с ужимками, смешками, отводя глазки в сторону, призналась:

– Уж больно она страшна, приятель. Морда, как у беременной козы.

– Так в чем же смак? – пожал плечами Коммод.

– Его милость Уммидий как раз таких предпочитает. Чтобы как из Аида. Просто на глазах тает, когда увидит подобную смазливую рожицу.

– Мне все равно. Давай козу!

Снова заиграли гобои, послышались девичьи голоса. В харчевне тем временем густо набилось народу, однако на этот раз никто не встал, не запел. На Коммода вовсю ставили ставки. Кто-то утверждал, что у него не хватит сил, что он только прикидывается героем. Кто-то возразил: парень крепок, и прыти у него хватит. Кто-то нерешительно