Царский венец - Евгения Янковская

Ольга рыдала так, словно ей сообщили о смерти самых близких людей. Сёстры даже стали поглядывать на неё с испугом. В последнее время старшей царевне нездоровилось, и нервы могли ослабеть от недомогания — это все понимали, но было и ещё что-то в Ольгином плаче, что-то тёмное и страшное, будто девушке открылось нечто, невидимое для остальных. В последние тяжёлые дни — дни, когда Алексей был почти при смерти, она как будто стала прозревать нечто не только тягостное, но и опасное в будущем, которое вот-вот станет настоящим. Мария и Анастасия, сами заплаканные, глядя на рыдающую Ольгу, невольно взялись за руки и теснее прижались друг к другу.

А Татьяна в это время была с матерью — любимый друг Александры Фёдоровны, дочь, которая лучше других понимала её. Сейчас государыня металась по кабинету, и находившийся тут же Пьер Жильяр с удивлением и сочувствием наблюдал то, чего никогда не видел за годы, проведённые с царской семьёй, — не просто отчаяние Александры Фёдоровны, а отчаяние, граничащее с беспомощностью, с полнейшей растерянностью. Душевные силы оставили страдающую мать, когда она вновь увидела боль в мученических глазах своего мальчика, вновь услышала его стоны.

— Никогда ещё не чувствовала себя хуже, — признавалась государыня дочери и Жильяру. — Никогда! Всегда знала твёрдо, что делаю то, что должна. А сейчас... Нет, Ники без меня не поедет! Но... вдруг Алексею без нас сделается хуже... вдруг он... — она всхлипнула почти как ребёнок.

— Но мама́! Надо, однако же, что-то решать.

Кто это сказал? Неужели юная Татьяна? Жильяр вновь подивился — теперь уже тому, как властно, с каким твёрдым спокойствием прозвучал голос великой княжны. И слёз на лице Татьяны уже не было заметно. Пьер понял, что теперь его черёд говорить.

— Алексею Николаевичу всё-таки уже лучше. Доктора говорят, что явная опасность миновала. Мы будем хорошо заботиться о нём, Ваше Величество.

— Конечно, мама́! Мы справимся. Но и с вами должна отправиться одна из нас — и о вас с отцом тоже должен кто-то заботиться.

— Мои славные девочки! — прошептала государыня.

— Мы так решили, что это будет Мари, — продолжала Татьяна. — Ольге самой нездоровится, и я остаюсь с Алексеем за старшую, а Настя ещё очень молоденькая, к тому же, брат её так любит.

Наконец-то Александра Фёдоровна отёрла слёзы.

— Да, вы правы. Так и будет. Колебания были бессмысленны — моё место сейчас рядом с государем.

Таня Боткина тоже плакала, повиснув на шее у отца.

— Ну-ну, Танюша, — говорил лейб-медик, — зачем же столько слёз? Быть может, государя отзывают в Москву только для того, чтобы потихоньку отправить за границу. А потом за ним отправятся и Алексей Николаевич с сёстрами.

— А ты? — ревела Таня. — Ты же едешь с ним! С тобой-то что будет?

— Да что Господь даст, то и будет. По возможности напишу вам. Давай-давай, вытирай скорее глазки.

Боткин обнял Таню и Глеба, поцеловал их.

— Пойду я!

В последнее время он жил, как и остальные приближённые Николая Александровича, в бывшем губернаторским доме, который для всех вместе был очень уж тесен. Все недоумевали: зачем понадобилось это переселение — уж не для того ли, чтобы создать царской семье и преданным ей людям как можно больше неудобств? Что же, большевики теперь у власти...

Утро Николай Александрович и Александра Фёдоровна с дочерью Марией встретили в тележках-плетёнках, на дно которых Жильяр и Долгоруков накидали добытую на заднем дворе солому. Для государыни постелили ещё и матрас.

Императрица была теперь спокойна, как обычно, государь же и раньше сохранял внешнее спокойствие. Сжав руку Жильяра, Александра Фёдоровна некоторое время смотрела на него молча, явно прощаясь взглядом. Все понимали, что будущее темно настолько, что никто не сможет сказать с уверенностью, увидятся ли они вновь когда-нибудь. Но произносить слова прощания никому не хотелось, достаточно было крепкого пожатия рук.

— Пьер, я очень прошу вас, идите сейчас к Алексею, — сказала государыня. — Не надо нас провожать, побудьте с ним. Сейчас вы нужны ему как никогда.

Швейцарец молча поклонился и прошёл в дом.

Яковлев меж тем укутывал Александру Фёдоровну в доху Боткина, распорядившись принести для доктора тулуп. Он вообще был непривычно для комиссара почтителен, то и дело делал «под козырёк». Но сесть императрице рядом с мужем не позволил. С матерью разместилась Мария. Кроме Боткина, из свитских царственную чету сопровождал князь Василий Долгоруков, из прислуги — Терентий Чемодуров, Иван Седнев, Анна Демидова. Их тоже разместили по возкам.

Пьер, сидевший возле постели Алексея, сквозь тихие всхлипывания царевича услышал шум отъезжающих экипажей, и сердце его больно заныло. А вскоре до слуха учителя донеслись рыдания Ольги, Татьяны, Анастасии...

Был уже май месяц, канун Николы Вешнего. Жильяр сидел

в вагоне четвёртого класса вместе с другими близкими

царской семье людьми и думал о том, что приближается

наконец минута, когда он вновь сможет увидеть Их Величества

и царевну Марию. Как же он соскучился по ним! Хотя нехорошее

предчувствие охватило его там, в Тобольске, так что он даже

пытался с генералом Татищевым задержать отъезд, но теперь

радость близкой встречи вытеснила все дурные мысли. Жаль

только, что не позволили ехать в одном вагоне с Алексеем

Николаевичем. Ну да ничего, скоро прибудут в Екатеринбург,

и там вновь будут все вместе.

Екатеринбург! Кто бы мог подумать о нём в то суровое утро холодной сибирской весны, когда простые экипажи увозили в неведомое государя, его супругу и дочь. Долго сидели над телеграммой потрясённые великие княжны, не в силах ничего понять: значит, не в Москву? Отца вовсе не в Москву везут? Но почему? К худому это или к доброму?

Да, Москва оставалась такой же далёкой, как была. Ультрареволюционный Урал просто-напросто проигнорировал задание центра. Дети Николая, скучавшие по нему в Тобольске, не могли знать о том, как местный совдеп, едва проведав, что пленённого императора увозят в столицу, устроил настоящую свару. По размытой весенней дороге гнал Яковлев извозчиков, опасаясь, что будет остановлен теми, кто не желает выпустить бывшего царя из рук красного Урала. Затем мчался на поезде со своими узниками, уже предвидя, что в Екатеринбурге состав будет задержан, и велел ехать в сторону Омска. Но всё было напрасно.

Тем более не могли знать дети царя, какая коварная игра стояла за всем этим. В Москву бывшего императора вытребовал немецкий посланник, чтобы предложить Его Величеству защиту германской короны. Германия опасалась и презирала красную Россию, одержимую идеей мировой революции, и потому вынашивала планы реставрации русской монархии. Большевики не должны были знать о планах немцев, но вряд ли их не насторожило требование Германии вернуть свергнутого царя в Москву, от чего они не могли так просто отмахнуться. И Свердлов сделал вид, что отправляет Яковлева за государем, прекрасно зная о жестокости и революционном неистовстве Уральского совдепа и о том, что их легко будет уговорить изобразить самоуправство.