Viva la Post Mortem, или Слава Послесмертью - Игорь Давыдов

— Я… прошу прощения. Позволила себе лишнего. Я пребывала в игривом настроении, и мне показалось это уместным, — дочь ректора опустила голову. — Это моя ошибка. Я была не права.

Лишь сейчас безродная, наконец-то, решилась заговорить.

— Если вы позволите мне сказать, то сейчас было бы уместней, с вашей стороны, уделить время своему брату. Когда мы прибыли в усадьбу он просто “потух”. Словно бы превратился в выцветшую фотографию, в угрюмый карандашный набросок самого себя, — Броня великодушно сделала вид, будто бы оказия забыта. Осталась в прошлом, и теперь юной хозяйке оставалось лишь поставить на этом решении печать. — Думаю, если вы сказали то, чего говорить не следовало, то и я имею такое право. И коли атмосфера стала слишком тяжёлой, я не обижусь, если вы меня покинете и пришлёте горничную.

— Я… нет… — собеседница мотнула головой. — Вы правы. Благодарю, что позволили мне остаться, — она потянулась за следующей деталью нового облика Брони. — Мы продолжаем.

3.

Лёгкие туфельки прекрасно сидели на ноге. Броня была категорически против шпилек, но бороться за право на удобную обувь не пришлось. Кто бы не подбирал одежду для гостьи, он оказался достаточно разумен, чтобы не ставить уставшую после битвы некромагичку на каблуки. И не столь важно, кому пришла в голову столь светлая идея: хозяйкам дома или же их служанкам.

Да и само платье не было настолько неудобным, как могло изначально показаться. Вступать в бой в голубом пышном одеянии с жёстким корсажем и открытыми плечами девушка не решилась бы, однако перемещаться по дому можно было не испытывая боли, и единственным, что приходилось учитывать, оставались габариты юбки. В таком по компактной квартирке типовой многоэтажки не походишь. Обязательно всю мебель оботрёшь и за каждый угол зацепишься. Однако, в усадьбе Маллоев подобных проблем не возникало: вот вам и оправдание для неуютной просторности интерьеров.

Про себя Броня отметила, что от её покоев до покоев родителей нужно было протопать довольно большое расстояние. Казалось бы, разве не логичней поселить родственников поближе друг к другу? Однако, всё вставало на свои места, стоило лишь попытаться мыслить категориями шляхты. Все эти семьи простолюдинов получили укрытие в усадьбе лишь благодаря просьбе безродной некромагички. Из всех гостей, лишь она представляла для Маллоев ценность и, стоило предположить, что её комнаты находились ближе к главным залам и покоям самих господ. Все остальные оказались лишь помехой. Нежелательными элементами.

Скорей всего, семья ректора рассудила, что проще и дешевле обеспечить безопасность этих людей именно в усадьбе. Возможно, предполагалось, что междоусобица со Сковронским надолго не затянется. Возможно, это просто был красивый жест. Мол, “посмотрите, слечна Глашек, мы не брезгуем не только вами, но и абсолютно не связанными с магией простолюдинами”. Вот только, инспектору Воржишеку и его семье, например, места в усадьбе никто не выделил.

А, быть может, решение принималось на основании суммы факторов, и позволило одновременно сэкономить и выпендриться своей продвинутостью, прогрессивностью и близостью к простому народу.

Так или иначе, в крыле, где располагались покои родителей Брони, комнаты оказались куда как меньше. Раза в два. Они всё ещё выглядели дорого-богато, но не заметить разницу мог только слепой. Маллои, конечно, согласились жить под одной крышей с челядью, но предпочли держаться от неё подальше.

Благо, средства позволяли. Пролетариат получил свою малую столовую, малую гостиную, доступ в малую библиотеку, и много чего ещё с приставкой “малая”. Целая малая инфраструктура, несмотря на свою “малость” избыточная с точки зрения привыкших жить без излишеств безродных гостей.

Идеи пожаловаться на такую несправедливость в голове некромагички не возникло. Какой смысл? Поместье ректора УСиМ — одно из безопаснейших мест в Праге. Нет, во всей Богемии. В нём, кроме шуток, можно было пережить прямой ядерный удар, благодаря наличию у ректора в частной собственности магических башен с огромными запасами праха. Именно так! Целые башни, в структуру которых вплетено до лешего золота и кости, использовались в качестве волшебных палочек. Подобным инструментарием можно конец света и устроить, и предотвратить. Сковроноскому попросту было нечего противопоставить подобной мощи.

Безопасность семьи была главной целью Брони. И цель эта была достигнута. Чего ещё желать?

Конечно, хотелось бы и самой жить здесь, в “малых” покоях. Подальше от интриг шляхты и её аппетитов, пугающих своей неутолимостью. Однако, за всё приходится платить. Да и не сбежать от политики. Если ты не интересуешься ей, она заинтересуется тобой. Придёт в твой дом, наведёт свои порядки. Бороться с политикой невозможно. Она — явление, порождённое самой природой человека. Покуда существуют люди, и будут эти люди сбиваться в большие группы, будет существовать и политика. Она неистребима и непобедима.

А если не можешь бороться — возглавь.

Именно такими были мысли в голове Брони, когда она, следуя указаниям прислуги пыталась найти родных. Как оказалось, они, вместе с семейством Илеги в полном составе, расположились в малой гостинной. О причинах такого собрания гадать не приходилось, и сцена, открывшаяся некромагичке по прибытии к пункту назначения, лишь подтвердила предположения.

Илега стояла в центре комнаты и, активно размахивая руками, экспрессивно вещала благодарным слушателям историю невероятной победы своей elsis над коварными и злыми некромагами Сковроноского. Стиль повествования намекал на то, что с к десятой итерации рассказа количество вражин вырастет минимум раза в три, а сама Броня обретёт силу Геркулеса, скорость Гермеса и магический навык самого Аида. Как минимум. А, как максимум, станет форгерийским воплощением мемного Чака Норриса.

Одеяния ораторши явно говорили о том, что ей выделили покои где-то неподалёку от комнат некромагички. Платье цвета сирени, миленькое, с рюшечками и оборочками. Гардеробом иных гостей ни хозяева, ни слуги не озаботились, а значит, предполагалось, что Илеге тоже придётся выходить в свет. Возможно, в статусе фаворитки Брони.

Слушатели же разделились на два лагеря. Не столько по своему отношению к рассказу, сколько по принадлежности к разным фамилиям.

Глашеки, ожидаемо держались подальше от шумной сказительницы. Глава семейства сидел с мёртвым, бледным, непроницаемым лицом и смотрел куда-то в пол. Весть о боевых подвигах дочери для него была, в первую очередь, вестью о беде, пришедшей в дом. Первой ласточкой, предвещающей череду проблем, требующих от его ребёнка подвергать свою жизнь опасности. И это настроение резко контрастировало с неудержимым оптимизмом мамы. Казалось, будто бы она взяла на себя ответственность лично выразить отношение всего семейства к рассказу Илеги. Для родительницы, со всей своейственной ей гиперэмоциональностью, подобная ноша не была неподъёмной.

Привычка матери бурно реагировать на любое событие, при этом каждый раз находя повод улыбнуться, смотрелась тем любопытней, что выглядели они с Броней не как представители разных поколений, а как сёстры-близняшки. Их проще было отличить по цвету глаз, чем по каким-либо иным признакам. Если очи цветом подобны тропической листве, значит пред вами Глашек-старшая.