Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

— Ничего, милая, они нашей молодости по-доброму завидуют. Одобряют зело, — тихо сказал Константин, закрывая дверь. Он тут же крепко обнял жену, поцеловал, и супруги дружно вспыхнули, как сноп сухой соломы, сгорая от бушевавшей в них страсти…

Чита

Атаман Семенов прошелся по комнате, нервно теребя пальцами кончики длинных усов. Вот уже несколько часов он ломал голову, и было от чего — новости, страшные и загадочные, обрушились на него целым водопадом в последние несколько дней.

— Нет, вы не дурак, Григорий Михайлович, вы самый настоящий осел! Но кто знал?! Это же в голове не укладывается!

Атаман глухо выругался и сделал по комнате еще один забег. Потом не выдержал нервного напряжения, подошел к шкафчику и достал бутылку водки. Семенов никогда не пил в одиночку, чай, не алкаш непотребный, последнюю рубаху пропивший запойный питух.

Но тут в голове царил такой сумбур, что без стакана не разберешься. А потому Григорий Михайлович набулькал добрую половину граненой склянки, выдохнул воздух и одним глотком опорожнил емкость.

Настоянная на кедровых орешках, очищенная казенная водка из прежнего времени показалась необычайно вкусной и крепкой. Это не нынешний вонючий китайский ханшин, коим заливалось все Забайкалье. Водка обожгла горло и расплавленным потоком потекла в живот. Атаман судорожно вздохнул и занюхал рукавом по старой казачьей привычке. Через минуту на душе полегчало, и Григорий Михайлович опять смог сосредоточиться на делах, усевшись за заваленный бумагами стол.

Контрразведка у атамана работала весьма прилично, фактически отловив в Чите всех большевиков и эсеров, тем более что правительство прекратило миндальничать с левыми. В то же время она имела приличный круг агентуры и в Иркутске, а потому вскоре было прислано немало донесений. В основном муть, но встречались и такие, что подобны большому золотому самородку в песчаной груде пустого отвала. Именно на них Семенов и сосредоточил все свое внимание, перечитывая в …надцатый раз.

Развернутый отчет Скипетрова, тайно написанный бывшим генералом, напоминал больше дикий вопль: «Батька, спасай!» Но было и то, что заинтересовало больше всего — арест самого помощника в Порт Байкале и его разговор с Арчеговым. Это было нечто — поведение ротмистра категорически не вписалось в привычный образ.

А дальше пошло намного интереснее — удалось подслушать разговор адмиралов Колчака и Смирнова с капитаном первого ранга Фоминым, которому Арчегов на дуэли показал кузькину мать. Интересно тем, что этот офицер, не скрывая личной антипатии к ротмистру, тем не менее отзывался в таких превосходных степенях, что Семенов, читая текст донесения, только цокал языком, по дурной училищной привычке.

Разговор двух адмиралов атаман прочитал с не меньшим восхищением, чем в детстве, когда зачитывался Майном Ридом и Жюлем Верном. Это было нечто — поначалу Семенов решил, что водоплавающие тронулись умишком. Но через минуту, когда перечитал снова, понял, что еще немного, и у него самого ум за разум зайдет, ибо поверил написанному.

Григорий Михайлович тяжело встал из-за стола, подошел к иконам и долго молился, что делал довольно редко — неистовы в вере молодые казаки, неревностны, лишь в старости к Богу полностью приходят. А в молодости шашка и есть молитва делом. Облегчив душу, атаман снова сел за стол, угрюмый и задумчивый — в голове царил раздрай, почти такой, как в революцию семнадцатого на улицах Читы.

— Мистика, — прошептал атаман, и вытер рушником пот со лба. Если бы раньше кто сказал ему, он бы напрочь не поверил, да еще плетью поучил такого шутника. Но тут…

Дрожащими пальцами Семенов взял в руки листочек бумаги и негромко прочитал откровение Доржи-ламы, которое тот отправил ему. Григорий Михайлович свободно разговаривал на монгольском и бурятском, как многие казаки, да и добрая примесь местной крови текла в его жилах, и лицо имело типичные гуранские черты.

— Явится воинственный Сульде, и спасет державу от чужеземного владычества, и возродит древнее царство. Будет он белый, свой в чужом…

Неделей назад Григорий Михайлович соотносил это пророчество со своим старым сослуживцем бароном Романом Федоровичем Унгерном, «даурским вороном», как его называли в этих краях. Потомок тевтонских рыцарей засел на станции Даурия и наводил ужас на всех. Уехать в Китай без его ведома никто не мог, а что он делал с красными и евреями, которые попадали в его руки, и представить страшно. Словно приснопамятные времена Чингис-хана вернулись с его «Ясой».

С белесыми безумными глазами, абсолютный трезвенник, а оттого более ужасный, мало ли что по пьяни русские люди творят. Барон носил синий монгольский халат с генеральскими погонами, постоянно был с крепким ташуром в руках, коим и лупил всех провинившихся смертным боем, наводя среди подчиненных дисциплину.

Эта палка творила чудеса воспитания — конная дивизия Унгерна, сформированная из диких азиатов, имела высочайшую боеспособность, и партизаны боялись ее как огня.

Именно с Унгерном Григорий Михайлович связывал свой план, основанный на идеях панмонголизма и вызвавший сильное раздражение в Омске. Семенов был русским патриотом, но уже к осени прошлого года он осознал, что поражение белого движения неизбежно. И за Байкалом ему не отсидеться, когда красная волна захлестнет Сибирь.

Потому заблаговременно начал готовить запасные позиции, и оккупация китайцами месяц назад столицы Монголии Урги прекрасно вписалась не только в его планы, но и в пророчество Доржи-ламы. Все складывалось просто великолепно — воинственный Унгерн со своей дивизией уйдет в Монголию и вышибет оттуда китайцев. Хотя, зная баронский нрав, можно ожидать тотального истребления солдат Поднебесной империи в Урге. Именно жестокость барона напомнит монголам о Чингис-хане, о боге войны Сульде. Вот вам и белое воплощение. А на престол будет возведен духовный глава Богдо-геген, который и возродит монгольскую империю.

А там к Монголии, внешней, как ее называли, или Халхи, можно будет присоединить и Внутреннюю, что находится в составе Китая, и где монголов втрое больше. Потом можно будет подумать и о бурятах по обе стороны от Байкала. Себя Григорий Михайлович видел правой рукой Богдо-гегена, главным князем, а Унгерна главным военачальником.

Насчет собственных полководческих дарований Семенов нисколько не заблуждался — сможет отлично командовать полком или быть хорошим командиром казачьей дивизии, но отнюдь не больше. Не метит он в фельдмаршалы, никак не метит. Не по Сеньке шапка — тут поговорка права.

План хорош, но было в нем одно уязвимое место, которое сводило на нет все. Монголия не могла быть базой для продолжения войны с большевиками, да и вообще любой войны, если она могла продлиться больше полугода. В ней полностью отсутствовало военное производство, впрочем, как любая промышленность — ремесленные мастерские не в счет. А при его скудности снаряжения в Чите, создать заблаговременные запасы невозможно. И японцы не помогут, раз они сделали ставку на Сибирское правительство. Какой хороший план, и все пошло прахом.

Семенов встал из-за стола, прошелся по кабинету. И тут словно осенило — а ведь Доржи-лама прав, он сам неправильно истолковал пророчество. И не Унгерн здесь, хотя репутация того у монголов страшненькая. Арчегов — вот он, в центре этого пророчества.