Солнечный удар - Рэйчел Кейн

– Друга? – эхом откликнулся он. Было что-то потерянное и совсем детское в том, как он произнес это слово, что-то хрупкое. – Я даже не знаю твоего имени.

– Джоанн, – сказала я тихо. – Меня зовут Джоанн.

– Хм, – он вытащил компакт-диск и стал его изучать. – Лилит мне нравилось больше.

– Кевин…

Я смотрела, как ссутулились плечи под его изношенной разорванной футболкой, вспоминала пристрастие его мачехи к садо-мазо… в его случае это, скорее всего, было садо. У него никогда не было друзей, по крайней мере, не было с тех пор, как Иветта вошла в его жизнь. Один. Испуганный. Исполненный боли.

Я могла бы вертеть им, как мне вздумается. Я даже должна бы это сделать ради Дэвида. Но воспоминания об этом потом, как ничто другое, отравляли бы мне жизнь.

– Если бы ты действительно была моим другом, ты бы не захотела меня бросать, возразил он, – ты осталась бы здесь. И защищала бы меня.

Сколько лет ему было, когда она в первый раз причинила ему боль? В его дрожащем голосе слышался крик ребенка, слишком маленького, чтобы понять, что происходит. Сука. Я сгорала от желания что-нибудь с ней сделать, хоть как-то сравнять счет. Теперь я понимала черную ярость Дэвида, когда он встретил ее на похоронах. Он слишком долго имел долгие, отвратительные отношения с ней, чтобы не начать ненавидеть.

Я обошла вокруг дивана, направляясь к стойке, где Кевин дрожащими руками беспорядочно перебирал компакт-диски, вытаскивая и засовывая обратно.

Я обняла его. Одну долгую секунду это было похоже на объятия с трупом – вообще никакой реакции – затем его плечи расслабились, и он приник ко мне, впитывая ласку. От него плохо пахло, но я могла не дышать, если не хотела. Я задалась вопросом, насколько его небрежный подход к вопросам гигиены был преднамеренным – чтобы держать маниакально чистоплотную Иветту на расстоянии.

Я погладила его прилизанные сальные волосы и прошептала:

– Кевин, я твой друг. Я вернусь к тебе. Только, пожалуйста, позволь мне спасти его. Ты же не хочешь оставлять его там. Ты ведь знаешь, что с ним случится. Ты там был. Ты чувствовал это. У тебя есть возможность спасти кого-то, Кевин. Используй ее.

Его рука скользнула по карману, где, как я чувствовала, хранилась моя бутылочка, но он не достал ее. Это больше походило на прикосновение к кроличьей лапке… к его личному талисману.

– Ты вернешься? – спросил он. – Обещаешь?

– Клянусь.

Я дала ему еще несколько секунд, которые закончились, как только я почувствовала, как его ладонь сползает с моей спины вниз.

– Эй, руки!

– Прости, – пробормотал он и попятился. – Не позволяй ей ранить себя. И возвращайся.

Я потянулась и поцеловала его. Один целомудренный, нежный поцелуй. Когда я отодвинулась, он уставился на меня широко раскрытыми, ошеломленными глазами.

Его никогда не целовали. Никаких нежностей за все шестнадцать лет его жизни.

Я раскинула руки, собираясь нырнуть в эфир.

– Стой! – закричал Кевин. Я взглянула на него и увидела, что он выдернул пузырек из кармана. Суставы его сомкнутых пальцев побелели от напряжения. – Подожди. Я не могу. Ты – все, что у меня есть.

Он сделал глубокий вздох, больше похожий на всхлип.

– Кевин, нет…

– Назад в бутылку. Прости.

Я закричала в отчаянии, но серый водоворот уже засасывал меня вниз, в забвение.

Мне не хотелось никаких видений, потому что я знала, что это будет. Что-то плохое. Я пришла к выводу, что единственными видениями джиннов, запертых в ловушку забвения, были кошмары.

Я ненавидела свою правоту.

В моих снах умирали джинны.

Каждая из трех угроз – формирующееся землетрясение в Калифорнии, усиливающийся пожар в Йелоустоне, шторм, собирающийся в Атлантике – вызвала отклик Хранителей. Конечно, верхушка специалистов в каждой из областей имела джиннов, для концентрации и усиления мощи. Возможно, около сотни всего… сто жертв.

Я беспомощно наблюдала, как голубые искры изливались медленным грациозным дождем по всему эфирному плану, обволакивая джиннов радиоактивным свечением, и чем больше энергии пропускал сквозь себя джинн, тем больше холодной светящейся голубой пыли концентрировалось вокруг.

Они знали об этом. Они также знали, что это их убивает, но не могли ничего предотвратить.

Часть Хранителей поняла, что происходит. Они отозвали своих джиннов и запечатали их обратно в бутылку, надеясь, что их раны могут быть излечены. Остальные слепо бросались вперед, сосредотачиваясь на физической реальности.

В Калифорнии тектонические плиты слегка покачивались, перемещались, скользили. Хранители Земли были бессильны, вместе со своими слабыми бесполезными джиннами. Начались первые толчки, зарождавшиеся в самых глубинах планеты.

В Йелоустоне огонь тек беспрепятственно, как река; он взбирался на холмы и мчался вниз, перепрыгивая по деревьям с верхушки на верхушку, погружая стволы в жаркий поток пламени. Деревья раскалывались и взрывались с треском, похожим на ружейные выстрелы, когда вскипал древесный сок. Животных, бегущих перед огнем, не было; раскаленный воздух мчался вперед, убивая все на своем пути.

Огненные Хранители изо всех сил пытались сдержать стихию, но безрезультатно. Их джинны терпели неудачу. Йелоустон горел. Снова.

И я не хотела бы даже смотреть на неистовый шторм, формирующийся в Атлантике.

Пожалуйста, скажите, как я могу остановить это.

Объединенные силы Хранителей не могли справиться с буйством стихий. Мысль о том, что я могу сделать что-нибудь, вообще хотя бы что-то, выдавала мою полную невменяемость.

Я почувствовала некое присутствие рядом. Хладнокровное и мирное.

Возле меня сидела высокая женщина с прекрасными чертами лица, ослепительно белыми волосами и аметистовыми глазами.

– Сара, – позвала я.

Она подарила мне грустную мягкую улыбку.

– Да?

Сара разглядывала опустошения внизу.

– Так много боли… Мне хотелось бы прекратить это. Жаль, что я не могу.

– А кто-то может? – задала я вопрос, скорее всего риторический. Я сидела, положив подбородок на колени, как маленькая девочка, и наблюдала конец света в виде пожара, наводнения и медленной деформации земли.

– О, да! – Она казалась удивленной, что я не в курсе. – Конечно. Ты.

Я подняла голову и встретилась с ней взглядом. Ее глаза были такими прохладными, такими глубокими, тая в себе все нюансы и оттенки драгоценного камня. Неудивительно, что Патрик любил ее. Не удивительно, что он делал все, сколь угодно ужасное, чтобы сохранить ее жизнь.