Русский жиголо - Владимир Спектр

А потом ночь внезапно кончается, и я просыпаюсь на следующий день у себя дома и никак не могу решить, приснилось ли мне все, что происходило этой ночью, или нет?

Голова раскалывается, состояние предобморочное, я нахожу алкозельцер, развожу в стакане воды пару таблеток и встаю под горячий душ. Настроение отвратительное, тем более что я совсем не помню, чем же вчера закончилась тусовка.

Я пытаюсь вспомнить, натираясь гелем для душа с маслом цветков жожоба, но все тщетно, я помню только Тимофея, его ужасные гнилые зубы, тусклый невыразительный взгляд.

Через сорок минут, а то и больше, я все же вылезаю из-под душа, делаю себе эспрессо, но кофе не лезет в горло, и я просто пью воду, целую тонну воды Evian с ароматом клубники, а плазменные панели включены повсюду в квартире, только без звука, и по одной из них транслируется подборка старых клипов Duran Duran, по другой очередная серия «Тихого Дона», а по той, что на кухне, – новости.

В кармане джинсов, куколка, я нахожу смятую трешку с криво написанным номером телефона. Определенно, этот почерк я где-то уже видел, да и сам номер мне кажется знакомым. Я включаю мобильный и набираю Тимофея. На том конце провода – короткие гудки. Я чувствую смутную тревогу, мне кажется, я вот-вот грохнусь в обморок, я глотаю таблетку ксанакса и сворачиваю джойнт, сердце стучит, как бешеное, а в голове туман. Я звоню еще раз и еще, и вдруг с ужасом понимаю, чей номер я пытаюсь набрать.

Это ведь номер моего телефона!

Такие дела, детка, ничего не понять, похоже, я совсем запутался…

В ужасе я вытаскиваю зеленую книжку Moleskinе и открываю на странице с описанием обряда. Сравниваю почерк с запиской Тимофея – они идентичны. Меня мутит, я плетусь в кабинет, беру со стола любимую ручку Вероники, вот именно, Montegrappa, ограниченная серия, оникс и серебро, а что ты хотела, куколка?

Я пишу ей в книжке Moleskinе первое, что мне приходит в голову: «ВМЕСТЕ ПРОТИВ ВСЕХ».

Я понимаю, что все это – действительно мой почерк.

Я понимаю, что в книжке и номер телефона на трешке писал один человек.

А именно – я.

И вот тогда я действительно падаю в обморок.

Я теряю сознание, детка.

Проходит мгновенье, а может быть, час, сутки, неделя или целая вечность. Я не в курсе, куколка.

Я окончательно прихожу себя, когда снова встречаюсь с Марией Сергеевной Сущевой в кафе «Весна» на Новом Арбате. Вечер, и народу здесь теперь гораздо больше, чем в прошлый раз, вот лица, правда, те же: модели предпенсионного возраста, стремящиеся замуж, топ-менеджеры после работы, расслабившие галстуки на своих сорочках Van Laack, та же пара музыкальных продюсеров с прожженными лицами. Андрей Бартенев в дальнем углу зала снимается для телеканала МузТВ, на голове у него – резиновый Бигмак, он одет в зловещий ярко-красный клоунский костюм, испещренный оскалами логотипа сети «Макдоналдс».

Я прихожу в кафе раньше времени, я ведь всегда так делаю, куколка, когда свидание относится к разряду особо важных, я здороваюсь со знакомыми моделями, машу рукой Бартеневу и одному из продюсеров, тот смотрит мутным взглядом и, похоже, снова не узнает, но все же машет мне в ответ.

Я занимаю столик у окна в пол, заказываю карпаччо и бокал montepulcano. Какой-то смутно узнаваемый stand-up-комик спрашивает, был ли я в прошлые выходные на «Крыше», Бартенев посылает мне воздушный поцелуй, а пожилая, но молодящаяся дама, что сидит за соседним столиком, подмигивает мне и салютует бокалом.

Я всем улыбаюсь в ответ.

Какое-то время сижу совершенно расслабленно, почти бездумно, просто таращусь в окно на проезжающие мимо машины; а тем временем, на противоположной стороне Нового Арбата, менты блокируют движение. Проходящие по улице лохи угрюмы, они тащат упирающихся пьяных подружек, и каждый второй пьет пиво, чаще всего «Клинское» или «Балтику», верткие цыганята кидаются в лохов грязью и камнями, делают на скользком асфальте сальто, распевают что-то непотребное и прилипают к окнам кафе, корчат рожи, смотрят карими глазами внутрь, на меня, моделей, пожилую даму и музыкальных продюсеров, шепчут проклятия, а небо сплошь затянуто тучами и дымом.

С воем и мигалками проносятся правительственные лимузины, охрана трясется в огромных черных джипах, дула автоматов враждебно торчат из чуть приоткрытых окон.

Двойные стекла кафе гасят неприятные звуки, вой сирен и рев моторов, цыганские песни и грязную ругань прохожих, но отчего-то не делают их мягче. Внутри кафе тихонько играет какая-то музыка, невнятный jazzy, а по плазмам крутят клипы Мадонны, и в воздухе неуловимо пахнет сигарами Cohiba и трюфелями…

– Привет, – говорит Мария и садится рядом. Меня обволакивает ароматом ее сладких духов.

– Привет, привет, – отвечаю, и в тот же момент официант приносит вино, и я тушу сигарету и тут же берусь за бокал.

– Хорошо, что ты позвонил мне, – улыбается Мария. – Представляешь, на следующий день после нашей встречи я потеряла телефон, а в нем был твой номер…

– Но ты не сильно расстроилась из-за этого, правда? – кокетничаю я.

– Нет, сильно, – улыбается она, – мне бы хотелось познакомиться с тобой… – Она на мгновенье умолкает, словно смущается, но уже через секунду берет себя в руки. – Мне бы хотелось познакомиться с тобой поближе, – она смотрит мне прямо в глаза, – мне кажется, ты такой интересный человек.

– Не льсти мне, – я улыбаюсь и тоже смотрю ей в глаза, – не надо, но, к слову сказать, я тоже познакомился бы с тобой поближе, детка.

– Да? – она снова медлит, будто взвешивает что-то, потом, решившись, продолжает: – Тогда поедем ко мне? – Она накрывает мою руку своей и немного подается вперед. – Зачем нам терять время?

– Конечно, куколка, – я улыбаюсь, поднимаю руку и прошу счет у подоспевшего официанта.

И уже через пару минут мы идем к выходу, берем в гардеробной вещи, и перед тем как покинуть «Весну», я успеваю посмотреться в зеркало. На миг мне кажется, что я вижу свое отражение, пусть и расплывчатое, я приглядываюсь и немного теряюсь, потому что из зеркала на меня смотрит какой-то сумрачный худосочный лысоватый тип лет сорока в сером линялом плаще Burberry.

Я замираю, протираю глаза, но отражение больше не фокусируется, оно не становится четче, напротив, расплывается и вскоре исчезает вовсе.