Жизнь по "легенде" - Владимир Антонов

Однако эти ее надежды не оправдались. Началась война, которая навсегда нарушила связь «Марты» с советской разведкой. Накануне нападения гитлеровской Германии на Советский Союз «Вардо» передала «Марте» условия связи на чрезвычайный период, но ими уже никто и никогда не воспользовался. Долгое время судьба «Марты» была неизвестна. Только после войны резидент внешней разведки в Германии Александр Коротков установил, что во время одной из бомбардировок Берлина британской авиацией ее надломленная психика не выдержала. «Марта» заболела, попала в психиатрическую больницу, откуда уже не вышла.

Что касается Федора, то после отзыва в Москву он в 1937 году выезжал в Голландию, где установил контакт с бывшим разведчиком одной из западных стран, проживавшим в Германии, и привлек его к работе на Советский Союз. От источника поступали весьма важные материалы, которые освещали главным образом вопросы строительства военных судов, аэродромов и посадочных площадок в Германии.

В начале 1938 года в связи с предательством Вальтера Кривицкого Федор вновь был отозван в Москву. 27 мая 1938 года он был арестован и находился под следствием до июня 1939 года. Причиной ареста была его совместная работа с репрессированными сотрудниками ИНО Гордоном и Силли, а также рекомендации, которые ему ранее дали репрессированные к тому времени Дерибас и Смирнов. Лишь в июне 1939 года он был освобожден из заключения по указанию Берии. Как ни странно, этому способствовали письма «Марты» к нему, а также то, что она продолжала по просьбе оперработника сотрудничать с советской разведкой. Обвинения в том, что Федор работал с «Мартой» «под колпаком» гестапо, также отпали как беспочвенные.

В 1940 году Парпаров был восстановлен в НКВД с присвоением звания майора госбезопасности, что соответствовало званию армейского полковника.

В конце 1940 года Ф.К. Парпаров выехал в Эстонию, где восстановил связь с «Эльзой», одним из ранее завербованных им агентов в германском министерстве иностранных дел. «Эльза» сообщила, в частности, о концентрации германских вооруженных сил на юго-восточном направлении и передала разведчику другие ценные сведения. Особо важное значение имела информация о наращивании Германией своих войск на югославской границе, которые затем были введены в эту страну для подавления народного восстания. Эта операция на три недели отсрочила нападение Германии на Советский Союз. Активная работа с «Эльзой» продолжалась до весны 1941 года. Позднее выяснилось, что «Эльза», подобно «Марте», пострадала во время бомбардировки Берлина английской авиацией, получила тяжелую контузию и скончалась в американской зоне оккупации.

С весны 1941 года Ф. Парпаров с «легальных» позиций выполнял ответственное задание Центра в Прибалтике. Война застала его вместе с семьей в Литве. Эвакуироваться пришлось под непрерывными бомбежками и под огнем немецких танков. С большим трудом разведчик добрался до Москвы. В июне 1941 года он был зачислен в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения 4-го управления НКВД.

В октябре 1941 года Парпаров был возвращен во внешнюю разведку и направлен нелегальным резидентом в Швейцарию через Иран. Однако в апреле 1943 года у разведчика возникли проблемы со швейцарской визой, и он вынужден был возвратиться в Москву.

Ф.К. Парпарова вновь направили в распоряжение 4-го управления НКВД. Ему пришлось работать с генерал-фельдмаршалом Паулюсом, находившимся после разгрома его армии под Сталинградом, в плену в лагере под Суздалем. Как крупный специалист но Германии, после окончания войны Парпаров участвовал в подготовке Потсдамской конференции и Нюрнбергского процесса, на котором он представил фельдмаршала международным судьям, что вызвало сенсацию у присутствовавших на процессе журналистов. Затем участвовал в мероприятиях, связанных с организацией деятельности оккупационных властей в Германии.

В середине 1950-х годов Федор Карпович вышел в отставку. До кончины в 1959 году возглавлял военную кафедру в МГУ.

Как рассказывал сын Ф.К. Парпарова — Лев Федорович, находившийся вместе с отцом в Германии и работавший на Нюрнбергском процессе в качестве переводчика немецкого языка, Федор Карпович после войны стеснялся появляться на общественных пляжах, поскольку когда он снимал рубашку, на его спине были отчетливо видны рубцы и полосы от заживших ран. Они остались еще с того довоенного времени, когда отважный разведчик подвергался пыткам и истязаниям в ежовских застенках.

Лев Федорович Парпаров работал над книгой воспоминаний о своем отце, и разведка оказывала ему помощь в подборе интересующих его материалов. Однако довести до конца начатый труд ему не удалось. Преждевременная смерть, наступившая в результате сердечного приступа в 2001 году, оборвала работу. Книга осталась незавершенной.

15 июня 1996 года Указом Президента Российской Федерация за успешное выполнение специальных заданий но обеспечению государственной безопасности в условиях, сопряженных с риском для жизни, проявленные при этом героизм и мужество звание Героя России было посмертно присвоено замечательной советской разведчице-нелегалу Леонтине Коэн.

Несколько ранее, 20 июля 1995 года, такого же высокого звания был посмертно удостоен другой легендарный советский разведчик-нелегал Моррис Коэн — муж и боевой товарищ Леонтины.

В галерее разведывательной славы нашей страны, ставшей для них второй родиной, Моррису и Леонтине Коэн принадлежит видное место. В военные и послевоенные годы они участвовали в добывании для Советского Союза информации о разработках атомной бомбы в США, а затем о программах создания вооружений в Англии. Убежденные интернационалисты, Коэны внесли значительный вклад в установление ядерного паритета и делали все возможное, чтобы «холодная война» не переросла в «горячую».

Моррис Коэн родился 2 июля 1910 года в Нью-Йорке в семье выходцев из России. Его отец был родом из-под Киева, а мать родилась в Вильно. Еще в начале XX века семья Коэнов эмигрировала в США и поселилась в Нью-Йорке, в районе Ист-Сайда.

В автобиографии, хранящейся в его оперативном деле, Моррис Коэн, писал:

«Мои родители — эмигранты. Мать родом из Вильно, отец из местечка Тарища, что под Киевом. Жили они в Нью-Йорке, в районе Гарлема, на Ист-Сайде. В доме у нас часто собирались выходцы из России и Украины и слушали привезенные с собой пластинки, пели народные песни, по праздникам устраивали балы, на которых танцевали польку и гопак. Но больше всего мне запомнились их рассказы о неведомой мне стране — России. Всякий раз, как только они начинали вспоминать о ней, у меня возникало желание хоть одним глазком увидеть родину моих предков. Это желание с возрастом еще больше укреплялось.

Россия в самом деле была не похожа ни на какую другую страну, она являла собой эталон нового, справедливого общества, и потому многие обращали к ней свои взоры. Да и как было не обращать, если весь Запад впадал в состояние глубочайшей экономической депрессии, а юная Русь набирала обороты, смело приступала к осуществлению геркулесовского плана первой пятилетки. Советский Союз был привлекателен для меня еще и потому, что в нем всем предоставлялась работа, а у нас, в Америке, наоборот, процветала безработица».