Благородство ни при чем - Люси Монро

К ее удивлению, Маркус не стал спорить, когда она сказала ему, что пора укладывать сына спать.

Он помог ей переодеть Эрона в пижаму, после того как ему сменили подгузник. Маркус действительно оказался умелой нянькой. Так что, рассказывая о своем участии в жизни маленькой Хоуп, он не преувеличивал свои заслуги.

Маркус уложил их маленького сына в кроватку и несколько долгих минут стоял рядом, оставив руку на спине Эрона, пока их мальчик крепко не заснул.

Отгоняя глупые, непрошеные слезы, Вероника повела Маркуса в гостиную.

– Нам надо поговорить.

Он кивнул, но при этом спросил:

– Где твоя сестра?

– В библиотеке. Она пишет доклад. Между половиной девятого и девятью она вернется.

Слава Богу, что Дженни не было. Вероника и представить себе не могла, что бы произошло, будь Дженни дома. Скандала бы не миновать.

– Получается, у нас не очень много времени для разговоров.

Вероника прикусила губу и поморщилась – опять она попала на то же место, и снова выступила кровь.

Да. В запасе у них был час, от силы полтора. Сколько бы раз ни повторила она свое «прости, Маркус», этим все равно горю не поможешь. Маркус ее не простит.

– Хочешь кофе? Он сел на диван.

– Нет.

Она устроилась на своем обычном месте, поставив корзинку с вязанием на пол.

– Я понимаю, что мои слова не вернут те десять месяцев, что я молчала, но все равно – прости.

У Маркуса под скулами заходили желваки.

– Почему?

Она не стала делать вид, что не понимает, о чем он спрашивает.

– Я думала, ты не захочешь знать. Ты ведь всегда был против обязательств и ясно дал понять, что у нас не может быть будущего. Я предположила, что так же ты отнесешься и к ребенку.

Он посмотрел на нее недоверчиво, и она вынуждена была выпалить всю правду:

– И я боялась.

– Чего? – грубо спросил он.

Он сидел всего лишь на другом краю дивана, а ей казалось, будто он на другом конце пропасти.

– Что ты попытаешься отнять у меня сына. Я предала тебя, продала секреты компании, и я знала, что ты меня не любишь. Это не оправдание, но я не могла тогда мыслить ясно. Я была слишком расстроена болезнью Дженни, чтобы разумно оценить ситуацию и принять во внимание твои законные права отца. Весь мой мир рушился.

Его взгляд окатил ее холодом.

– Я могу понять твои страхи. Ты действительно не в состоянии была ясно мыслить, если предала Алекса. Я не понимаю одного – моему сыну десять месяцев, а я узнаю об этом из твоего личного дела.

Она почувствовала облегчение. Отчасти. Тут она не была уж так виновата.

– Я собиралась рассказать тебе сегодня. Об этом я говорила в пятницу.

– Я думал…

– Ты предполагал, что я хочу сказать тебе, что я шпионка. – До этого она уже додумалась. – Ну что же… Сюрприз.

– Должен сказать, что твоя невиновность не стала для меня таким уж сюрпризом, как ты выражаешься. Но то, что я вычитал в твоем личном деле… Как ты могла, Ронни?

Боль в его глазах мгновенно заставила ее пожалеть о сделанном ею саркастическом замечании.

– Я знаю. Виновата, – снова сказала она.

– Эрон и был той «визуальной поддержкой», о которой ты говорила?

Схватив корзинку, Вероника вытащила вязание и принялась за работу. Ей надо было чем-то занять руки и глаза. Чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Я понимаю, что тебе трудно меня понять. Ты любишь рубить правду в глаза, а я просто не знала, как тебе рассказать. Я не могла подобрать нужные слова.

– «Маркус, у тебя десятимесячный сын». Подойдет? – В тоне его слышалась горькая ирония.

Вероника уставилась на клубок ярко-голубой шерсти и вздохнула:

– Да, но я уже говорила, что ты человек очень прямой.

– Честный.

Тут она не выдержала и подняла глаза.

– Так ли? Это честность заставляет следователя маскироваться под консультанта, когда он прощупывает меня в качестве самой вероятной подозреваемой?

Синие глаза его потемнели от гнева.

– Это моя работа, и не смей равнять ее с тем, что сделала ты, – лишила меня радостей отцовства в первые десять месяцев жизни моего сына!

Она отмотала немного шерсти.

– Как можешь ты, сидя здесь, выносить свои суждения? Ты собирался разрушить мое благополучие, сломать мне жизнь, которую я так отчаянно собирала по кусочкам ради сына и сестры! Ты использовал мое желание к тебе как оружие против меня и теперь заявляешь…

Она замолчала, не закончив предложения, потому что он успел соскочить с дивана и грозно нависал над ней.

– Мне надоело слушать твои нападки и всю эту ересь про то, как я будто бы использую секс как оружие против тебя. Ты помнишь, я говорил тебе, что у меня после тебя не было ни одной женщины?

У нее не было иного выхода, и она кивнула. Он действительно это сказал, и она ему поверила. Она все еще верила ему, что свидетельствовало о ее не слишком высоком интеллектуальном уровне.

– Ты помнишь, как я говорил, что хочу заняться с тобой любовью? Что я не желаю, чтобы у нас был просто секс? Что думаю об общем будущем?

Его голос сильно действовал ей на нервы, и на все вопросы она отвечала быстрым кивком.

– Я уложил тебя в постель в пятницу, потому что хотел тебя. Ты была мне нужна.

– Маркус…

Он рубанул ладонью воздух:

– Нет, я сейчас говорю. Ты обвинила меня, что я тебя использую, в то время как я хотел одного – заступиться за тебя. Если бы даже ты оказалась виновной, я собирался пойти к Клайну и от твоего имени молить о прощении, чтобы он защитил твою репутацию в случае необходимости. Я понимал всю отчаянность твоего положения и то давление, что ты испытывала со времени смерти родителей. Я хотел помочь тебе, но ты и сейчас доверяешь мне не больше, чем полтора года назад.

Он прожег ее взглядом, лицо его было предельно напряжено. Он еле сдерживался. В его теперешней ипостаси не было и тени того беспечного «душки», каким она его всегда знала.

– Ты лгал мне, – беспомощно пролепетала она.

– Я себе тоже лгал. Я убеждал себя, что я тебе небезразличен и отсутствие доверия ко мне восемнадцать месяцев назад было вызвано твоим ужасным стрессом.

Она боялась сказать что-то еще. Он был слишком серьезно настроен. И безмерно зол. Он сжал кулаки и отвернулся.

– Мы поженимся как можно быстрее.

– Что мы сделаем?