Сны богов и монстров - Лэйни Тейлор

И когда Скараб его убьет, а она пришла сюда именно за этим, он просто… прекратит жить.

Жизнь – всего лишь нить, привязывающая душу к телу, и как только ты научился ее видеть, убить человека не труднее, чем вырвать из клумбы цветок.

Давай же, поторопила она себя, и потянулась к его нити, чувствуя, что Клык замер за спиной и ждет. «Сама или прикажешь мне?» – спросил он, и это злило. Он сомневался, что она сможет убить, ведь прежде ей еще не приходилось. На тренировках королева только касалась нитей жизни и отпускала: касалась пальцами своей души, само собой, частью бестелесного «я». Все равно что во время спарринга приставить клинок к горлу противника. Я выиграл, ты мертв, в другой раз тебе повезет больше. И все же одно дело – приставить клинок, и совсем другое – рассечь напополам глотку настоящего врага.

Очень большая разница.

Она сможет. Чтобы продемонстрировать это Клыку, Скараб решила блеснуть эз ваш – чистым ударом сплеча. Всего мгновение… Ей даже не понадобится рассматривать нить жизни незнакомца, тратить время на то, чтобы считать информацию; она просто оборвет чужую нить клинком своей души – и он будет мертв. Ей не придется смотреть ему в лицо или прикасаться к потоку существования.

А затем она подумала о йорайя и вздрогнула. Безрассудство.

Ведь это всего лишь легенда. Наверное.

В Первый Век существования ее народа, который далеко отстоял от Второго Века и закончился большой кровью, стелианцы были совсем другими. Окруженные могучими врагами, они вели нескончаемые войны, и большая часть их магии сосредоточивалась в боевом искусстве. Легенды рассказывают о мифической йорайя, арфе, струнами которой служили нити жизни убитых врагов. Оружие души, не имевшее воплощения в материальном мире. Его нельзя было найти, как сундук с сокровищами, или передать по наследству. Каждый маг создавал его сам, и с его смертью оружие исчезало. Говорили, что оно служило хранилищем невероятной силы, силы тьмы – ведь достичь ее можно было, только убивая без счета. Говорили, что игра на арфе наполняет мага силой и одновременно сводит с ума.

В детстве Скараб до одури пугала нянек планами создать собственную йорайя. «Ты станешь моей первой струной», – сказала она однажды зловеще служанке-айе, которая осмелилась насильно искупать ее.

Те же слова пришли в ее голову сейчас. Ты станешь моей первой струной, сказала она мускулистой покрытой шрамами спине незнакомого мага.

Душа Скараб вышла из тела, намереваясь совершить казнь; на мгновение стало страшно.

«Будь осторожна со своими желаниями, принцесса, – сказала ей айя в тот день около купальни. – Даже если йорайа – реальность, достичь ее может лишь тот, у кого множество врагов. Сейчас мы живем иначе. Занимаемся важной работой, а не воюем».

Работа, да. Она определяла их жизнь – и отнимала ее.

«И что, кто-то сказал спасибо?» – спросила тогда Скараб. Она была малышкой, и ее куда больше интересовали истории о войне, чем священный долг стелианцев.

«А никто не знает. Мы трудимся не ради благодарностей и не ради остального Эреца. Хотя пользу получают, как правило, все. Мы делаем это во имя нашего собственного выживания – и еще потому, что никто другой не справится».

В тот день Скараб просто показала прислужнице язык, но слова не забылись. Став взрослой, она признала их правоту. И даже отклонила соблазнительное предложение вражды от императора Иорама. Возможно, из него и вышла бы первая струна для арфы, но Скараб ограничилась тем, что послала ему корзину фруктов. И вот теперь Иорам мертв – дело рук стоящего перед ней мага, если слухи не врут, – и… все сложилось так, как сложилось.

Она не хочет иметь врагов. Ей не нужны ни йорайа, ни война. По крайней мере, Скараб пыталась себя в этом убедить, хотя, говоря по правде, некий внутренний голос тихо нашептывал ей, что воевать – не так уж плохо.

Мысль наполняла ее душу ужасом, но и будоражила, и это злое возбуждение пугало больше всего.

Скараб не стала выполнять эз ваш: понимала, что всего лишь пытается что-то доказать Клыку. Все в ней восставало против этой идеи – пусть ликтор что-либо доказывает своей королеве, а не наоборот. И, кроме того, она хотела увидеть лицо мага и коснуться его жизни, ощутить ее – и только потом убить. Выцедить по капле сиритар. Дело не благое, но, без сомнения, великое. Она узнает, как он смог это сделать, когда все знания о магии в так называемой Империи Серафимов утрачены.

И вместо того, чтобы порвать нить жизни, Скараб потянулась к душе мага и коснулась ее.

И судорожно вздохнула.

Звук был очень тихий, но маг обернулся.

– Скараб. – Послание Клыка несло помету срочности. – Давай!

Однако она не послушалась. Коснувшись жизни мага, королева в первый же миг поняла, кто это. А потом увидела его лицо, и Клык вместе с ней – и хотя ликтор сумел удержать эмоции в узде, Скараб ощутила волну его потрясения, такого же огромного, как у нее.

Перед ними стоял тот самый Истребитель Тварей, который израсходовал все запасы сиритара и тем самым приговорил себя к смерти. Бастард, воин, отцеубийца и – немыслимо, невозможно! – стелианец. В его глазах бушевало пламя: они смотрели прямо на то место, где, невидимая, стояла Скараб. Уже это одно рассеивало все сомнения, но она узнала о нем кое-что еще, узнала – и неловко, в самом простом сообщении, отправила это знание Клыку: не ощущениями, не эмоциями – словами.

Она послала сообщение и остальным: тем своим воинам, кто исследовал сейчас залы и коридоры пещеры, пытаясь разобраться, что здесь вообще происходит. Помедлила – и отправила весть Певчей.

Затаив дыхание, Скараб наблюдала, как маг сканирует пространство. И хотя видеть ее он не мог, он чувствовал ее присутствие! Это проявлялось в настойчивости направленного прямо на нее взгляда, и такая его реакция стала еще одним сюрпризом в копилке сегодняшних потрясений.

Убедившись, что рядом находится кто-то невидимый, маг, однако, не проявил тревоги. Он не напрягся, а, наоборот, расслабился… и затем – приведя Скараб в полное замешательство – улыбнулся. То была улыбка такой чистой радости, такого захватывающего дух незамутненного счастья, такая светлая улыбка, что Скараб, королева, юная прекрасная женщина, внимания которой добивались многие мужчины, покраснела до корней волос. Трудно не покраснеть, когда к тебе обращают такую улыбку.

Особенно если учесть, что не к тебе.

Он заговорил, и голос его был тихим, нежным и хриплым от любви:

– Кэроу? Это ты?

Скараб покраснела еще сильнее, радуясь, что невидима и что успела отослать Клыка прочь из своего разума и тот не ощутил горячую вспышку, которую возбудила в ней улыбка чужака.

Его красота завораживала, вызывала трепет, заставляла затаить дыхание. Сила была частью его облика: сырой, дикий запах сиритара, запретного и проклятого; вдыхать этот аромат значило потворствовать своим греховным желаниям, но маг был так счастлив, что сила его эмоций пробила блокаду и удар пришелся королеве по сердцу и глазам.