Порочные - Мира Вольная

Маркус снова поменял в его комнате постельное белье, вызвался приготовить ужин, а, пока я делала анализы и брала кровь, съездил за продуктами.

Джефферсону, словно не сиделось на месте, словно было тяжело видеть Артура таким, хотя… Почему «словно»? Наверняка тяжело.

Когда волк вернулся и отправился на кухню, я кивнула Арту и уткнулась в ноутбук. Им надо было дать время поговорить: мальчуковые разговоры и все такое.

На улице быстро стемнело, хотя казалось, что еще минуту назад красно-оранжевый диск солнца едва-едва касался краем горизонта. Что-то скребло и шумело за окном, кажется, собирались тучи. А я все просматривала и просматривала те анализы, которые уже были готовы, стараясь найти сама не знаю что.

Ну не может быть все в порядке, когда на самом деле все не в порядке, когда зверь жаждет, но не может выйти. Такого просто не бывает, не может быть.

Но цифры оставались прежними: уровень гормонов, кальция, даже чертов холестерин. Все. Было. В норме.

И тем не менее….

— Эмили, — оторвал меня от изучения очередного анализа крови голос Джефферсона. — Присоединишься к нам на кухне?

— А?

— На кухню, говорю, пошли, — нетерпеливо дернул плечом Марк. — Есть разговор, — и скрылся в проеме, явно чем-то не очень обрадованный.

Я покорно прошла следом, прихватив ноутбук. И о чем таком они хотят со мной поговорить, что у обоих рожи такие, будто им нафциллин внутримышечно только что всадили. От души так всадили.

— Вы меня пугаете, — призналась, кладя ноут на стол и прислоняясь к раковине, переводя взгляд с одного оборотня на другого.

— Марк сказал, ты спрашивала о моих родителях, — чуть поморщился Колдер.

Я отрицательно покачала головой и моментально ощутила, как улетучивается все более или менее нормальное настроение. Не догадаться, о чем именно хотят поговорить эти двое, было чертовски сложно после этих слов.

— Мне просто нужна твоя фамилия при рождении, Арт, — вздохнула. На самом деле поймав себя на том, что удивлена поведением Джефферсона.

Это давно ли альфы стали заботиться о мыслях и чувствах других? Давно ли спрашивают согласия прежде, чем что-то сделать или, как в моем случае, о чем-то рассказать?

— Чтобы обратиться в совет?

— Да. Если не хочешь, ты можешь не рассказывать. Я понимаю, что это неприятно для тебя. Именно поэтому и не хочу…

— Я расскажу все, что помню, — не дал договорить Колдер. — Так мы сэкономим нервы, время и деньги налогоплательщиков, — широко, но совершенно невесело улыбнулся Колдер.

— Тогда я готова тебя выслушать, Арт.

— Окей. Моя фамилия была Нейлтон. Но после того, как меня взяла к себе тетя, проще и логичнее, казалось, стать Колдером и взять ее фамилию. Я на самом деле мало что помню об отце и его работе. И совсем ничего не помню о маме, только с его слов.

— Возможно, достаточно будет только информации о твоем папе, Арт, — как можно мягче проговорила. Хотелось почему-то куда-то деть руки, и я обхватила пальцами столешницу.

— Возможно, — согласно кивнул Арт, отворачиваясь к окну. Лицо превратилось в маску, — но я готов рассказать все, что знаю.

Джефферсон после этих слов сложил руки на столе, как в школе, и опустил на них подбородок, закрывая глаза. Был похож скорее не на волка, а на кошака. Но я знала, чувствовала, что эта его расслабленность показная.

Черт!

Да что за день сегодня мерзкий-то, а?

— Моя мама умерла во время родов. — заговорил Артур после недолгого молчания. — Она работала в совете, где именно не знаю, но вроде бы что-то связанное с поиском и обучением одаренных волчат. В совете она и познакомилась с отцом. У меня есть фотография мамы, если тебе понадобится. Ее девичья фамилия Мурин. Что касается отца… — Арт прервался на миг, тяжело сглотнул, словно проталкивая что-то внутрь себя, но через миг все же продолжил. — Отец умер, когда мне было три. И я очень плохо помню все произошедшее. Но все, что случилось, и то, как он умер, было странным, белых пятен гораздо больше, чем хотелось бы. Тетя никогда не распространялась на эту тему, никогда со мной это не обсуждала. Помню только, что она удивлялась тому, что отец работал на совет. Он по образованию был простым финансистом, работал года три или четыре в маленькой конторке где-то на отшибе Портленда.

Я кивнула, давая понять Артуру, что слушаю его, когда он перевел на меня взгляд, хотя самой хотелось заткнуть уши руками.

— Папу убили за то, что он был волком, нас схватили, потому что мы были волками, только как об этом узнали… — Колдер развел руками в стороны, снова уставился в окно, — никто не знает. На нас напали, когда мы возвращались домой из детского сада. Я не хотел идти, потому что погода стояла отличная: теплая, солнечная и мне хотелось на качели и мороженого. Рядом с домом был небольшой парк, и мороженое и качели там были просто потрясающие! Мне кажется, я такого мороженого никогда не ел, — Артур улыбался очень пронзительно и светло, говорил тихо, полностью погрузившись в далекие воспоминая, точнее, остатки воспоминаний, взгляд стал затуманенным. У меня в горле разбух морской еж, склеило челюсти. — Папа ничего не имел против качелей, зато против мороженого имел. Мне сначала надо было поужинать, на ужин были тушеные овощи и говядина. Я знал точно, потому что именно этим мы питались всю ту неделю. И я ненавидел тушеные овощи. В итоге их в тот вечер так и не случилось, — Арт оторвал взгляд от окна, сцепил сложенные на столе руки в замок.

— Арт, может все-таки не стоит, — попробовала я. Мне не нравилось видеть, как Колдер выдавливает из себя слова, как морщится и кривится. И… да что уж там, я не хотела об этом слушать. Это будет очень больно.

— Сколько мы с тобой дружим, Эм? С детства? — поднял он на меня больной, почти затравленный взгляд. — Мне кажется, что пришло время рассказать, к тому же… Возможно, это поможет.

— Тогда я выслушаю.

— Спасибо, — он снова посмотрел на свои руки, уставился на побелевшие костяшки, словно пытался найти ответ. — Я ужасно упрямый, с самого детства. Я вырвал руку и убежал от отца к лотку с мороженым. Каких-то пара ярдов, но и этого хватило. Рядом со мной почти сразу же затормозил кемпер. Небольшой зеленый кемпер, с огромной вмятиной на левом боку, взвизгнула дверь, и меня схватили. Мне кажется, что я даже закричать не успел. Меня бросили на пол, что-то придавило сверху, я помню только потертый пол, белесый, воняющий пылью, помню упаковку от чипсов с беконом и каких-то мошек, которые по ней ползали. Отца засунули в машину буквально через минуту. Мы ехали достаточно долго. Дорога была неровной, машина разваливалась на части, скрипела и кряхтела, особенно на поворотах, что-то стучало под днищем, водитель нервничал. Он постоянно орал что-то мужику слева. Еще один был вместе с нами сзади, но его лица в моей памяти не сохранилось. Мы приехали на место уже ночью, ничего не было видно, только в свете фар, прежде чем они погасли, я заметил высокую траву. Она доставала почти до моей груди. Я больше ничего не успел рассмотреть, похитители слишком быстро заглушили мотор. Они освещали себе путь фонариками. Тусклый свет, тонкие лучи, я помню, как они прыгали по той траве, как пересекались. Нас отвели в какое-то помещение. Темное, как моя душа. Пахло плесенью и гнилым деревом. Там очень низкий потолок, а из стен торчат ржавые гвозди. Везде чертовы ржавые гвозди. Отца посадили в клетку, меня оставили рядом. Я плакал и кричал, просил, чтобы они не закрывали дверь. Конечно, не помогло. Дверь они закрыли и сами ушли. Отец что-то говорил, пытался успокоить. Но получалось у него плохо, я почти истерил. Через какое-то время под потолком зажглась мелкая красная лампочка, наверное, камера, но мне казалось, что это глаз чудовища и что это чудовище сожрет сначала папу, потом меня. Они возвращались несколько раз в ту первую ночь, пытались заставить нас с отцом обернуться. Били, наверное, я точно не помню, но помню, что было больно, почему-то особенно больно спине.