Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон

– Эм, доброе утро, – произносит он.

Глаза Захры быстро обшаривают комнату: простыни на полу, две подушки, на которых кто-то спал, два телефона на прикроватной тумбочке.

– Кто она? – требует она ответа, маршируя в ванную, и резко распахивает дверь, будто собиралась застать там какую-нибудь подающую надежды голливудскую звезду. – Ты позволил ей пронести сюда телефон?

– Господи, никого здесь нет, – вздыхает Алекс, но голос срывается на полуслове. Захра выгибает бровь. – Что? Я слегка напился вчера вечером, вот и все. Просто расслабился.

– Да уж, настолько расслабился, что сегодня у тебя будет похмелье, – говорит Захра, поворачиваясь к нему.

– Я в порядке, – отвечает Алекс. – Все нормально.

Словно по сигналу, изнутри шкафа раздается серия ударов, и Генри, наполовину влезший в боксеры Алекса, буквально вываливается оттуда.

«Неплохой такой каламбур», – наполовину пребывая в истерике, думает Алекс.

– Э-э, – мычит Генри с пола и натягивает боксеры до конца. Затем моргает. – Привет.

Тишина.

– Я… – начинает Захра. – Могу я попросить тебя объяснить, какого хрена здесь происходит? В буквальном смысле, как он вообще здесь оказался, физически или географически, и почему… нет, не хочу. Не отвечай на этот вопрос. Ничего мне не говори. – Она отвинчивает крышку термоса и делает глоток кофе. – О боже, неужели это моя вина? Я никогда не думала об этом… когда я все это устроила… о господи.

Генри поднимается с пола и надевает рубашку. Его уши приобрели ярко-красный оттенок.

– Думаю… возможно, если это поможет, то… Это было… Эм. Довольно неизбежно. По крайней мере, для меня. Так что вам не стоит себя винить.

Алекс смотрит на Генри, пытаясь придумать, что бы еще добавить, когда Захра тычет наманикюренным ногтем ему в плечо.

– Что ж, я надеюсь, вам было весело, потому что если кто-нибудь когда-нибудь об этом узнает, мы все в жопе, – произносит она и указывает на Генри. – В том числе и ты. Правильно я понимаю, что мне не обязательно заставлять тебя подписывать соглашение о конфиденциальности?

– Я его уже подписывал, – встревает Алекс, в то время как уши Генри превращаются из красных во встревоженно фиолетовые. Шесть часов назад он дремал на груди Генри, а теперь стоит здесь, полуголый, и рассуждает о бумагах. Как же он ненавидит всю эту чертову писанину. – Думаю, этого хватит.

– О, замечательно, – отвечает Захра. – Я так рада, что вы все продумали. Великолепно. И как давно это длится?

– С тех пор, как… эм… С Нового года, – говорит Алекс.

– С Нового года? – повторяет Захра, широко раскрыв глаза. – То есть уже семь месяцев? Вот почему ты… О боже, я думала, что ты налаживаешь международные контакты и все такое…

– Ну, технически…

– Если ты закончишь это предложение, этой же ночью я окажусь в тюрьме.

Алекс вздрагивает.

– Прошу, не говори матери.

– Серьезно? – шипит она. – Ты, значит, суешь свой член в лидера другой страны – мужчину! – на самом крупном политическом мероприятии перед выборами, в отеле, полном репортеров, в городе, полном камер, в гонке, которая может нахрен загнуться от такого дерьма, как это, словно мой самый страшный кошмар. И ты просишь меня не докладывать об этом президенту?

– Хм. Да? Я еще эм… не признался ей. Пока.

Захра моргает, сжав губы, и издает такой звук, словно ее душат.

– Послушай, – говорит она. – У нас нет времени все это улаживать, а у твоей матери и без того полно проблем, чтобы разбираться с сыном, у которого подростковый сексуальный североатлантический кризис, так что… я не скажу ей. Но как только съезд закончится, ты обязан это сделать.

– Хорошо, – отвечает Алекс, выдохнув.

– А если я скажу тебе, чтобы ты больше его не видел, в этом есть смысл?

Алекс бросает взгляд на Генри, который сидит в углу кровати помятый, испуганный и бледный.

– Нет.

– Черт бы тебя побрал, – произносит она, потирая лоб тыльной стороной ладони. – Каждый раз, когда я вижу тебя, это стоит мне года жизни. Я иду вниз, а тебе лучше одеться и быть там через пять минут, чтобы мы хотя бы попытались спасти эту чертову кампанию. А ты, – она поворачивается к Генри, – немедленно возвращайся в свою гребаную Англию, и если кто-нибудь увидит, как ты уезжаешь отсюда, я лично прикончу тебя. Спроси, пугает ли меня корона.

– Я вас услышал, – отвечает Генри слабым голосом.

Захра меряет его прощальным взглядом, затем разворачивается и выходит из комнаты, хлопнув за собой дверью.

– Ладно, – произносит Алекс.

Его мать сидит по другую сторону стола, сложив руки и выжидающе глядя на сына. Его ладони начинают потеть. Они сидят в крохотной комнатушке – самом тесном конференц-зале из всех, что есть в Западном крыле Белого дома.

Алекс понимает, что ему стоило пригласить маму на обед или что-то подобное, но он запаниковал.

Ему просто нужно признаться.

– Я, эм… – начинает он. – За последнее время я кое-что осознал и… хотел, чтобы ты знала, потому что ты – моя мама, и я хочу, чтобы ты была частью моей жизни, и не собирался ничего скрывать от тебя. И еще это… эм… важно для кампании с точки зрения перспектив.

– Хорошо, – отзывается Эллен нейтральным тоном.

– Хорошо, – повторяет Алекс. – Ладно. В общем. Я понял, что я нетрадиционной ориентации. На самом деле я – бисексуал.

Выражение ее лица проясняется, и она смеется, расцепив руки.

– О, и всего-то, милый? Господи, я волновалась, что услышу что-то гораздо хуже! – Она наклоняется вперед и накрывает его ладони своими. – Это замечательно, детка. Я очень рада, что ты сказал мне.

Алекс улыбается в ответ, чувствуя, как пузырь тревоги в его груди немного уменьшается. Остается сбросить на нее еще одну бомбу.

– Эм… Есть кое-что еще. Я типа… встречаюсь кое с кем.

Мама склоняет голову.

– Вот как? Что ж, я рада за тебя. Надеюсь, ты уладил все бумажные вопросы.

– Дело в том, что… – прерывает ее Алекс, – это Генри.

Тишина. Эллен хмурится, сдвинув брови.

– Генри?..

– Да, Генри.

– Генри, который… принц?

– Да.

– Принц Англии?

– Верно.

– Не какой-то другой Генри?

– Нет, мама. Принц Генри. Уэльский.

– Но я думала, ты ненавидишь его? – спрашивает она. – Или… теперь вы с ним друзья?

– В каком-то смысле ты во всем права. Но, эм… теперь между нами вроде бы есть… что-то. Где-то около семи месяцев.