Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон

– Тоже правда.

– Американская политика, – вздыхает Генри. – Воистину очаровательно.

– Вспомни про вашего Генриха VIII! – отзывается Алекс.

– Так или иначе, – говорит Генри беспечно, – давно вы сюда выбираетесь?

– Папа купил этот дом, когда они с мамой разошлись, то есть когда мне было двенадцать, – отвечает Алекс. – Он хотел иметь какое-нибудь местечко поближе к нам, когда переехал. Раньше мы проводили здесь очень много времени летом.

– Оу, Алекс, помнишь, как ты в первый раз здесь напился? – спрашивает Джун.

– Клубничный дайкири весь день напролет.

– Ты блевал дальше, чем видел, – ласково произносит она.

Они сворачивают на подъездную дорогу, окаймленную толстыми деревьями, и подъезжают к дому на вершине холма: старая добрая оранжевая облицовка, арки с плавными переходами, высокие кактусы и алоэ.

Мать Алекса никогда не разбиралась во всей этой фигне с декором, поэтому отец пошел ва-банк, купив этот дом у озера с высокими дверями цвета морской волны, тяжелыми деревянными балками и плиткой в испанском стиле розовых и красных тонов. По всему периметру дом окружает большая веранда, а лестница спускается вниз по холму прямо к пирсу. Все окна, выходящие к озеру, открываются нараспашку, и занавески на них колышутся от теплого бриза.

Охрана уходит проверять периметр – они арендовали дом по соседству, чтобы не нарушать личное пространство, но при этом соблюдать обязательные нормы безопасности. Генри без труда закидывает переносной холодильник Джун на плечо, и Алекс изо всех сил старается скрыть свое восхищение.

Из-за угла доносится громкий крик Оскара Диаса. Мокрый с ног до головы, по всей видимости, он только что вылез из воды. На нем красуются старые коричневые гуарачи и пара плавок с попугаями. Он стоит, вытянув руки к солнцу, и Джун безо всяких промедлений бросается к нему в объятия.

– СиДжей! – восклицает он, закружив ее в приветствии, а затем опускает девушку на декоративную ограду. За ней следует Нора, последним отец обнимает Алекса, чуть не переломав тому все кости.

Генри делает шаг вперед, и Оскар меряет его взглядом с ног до головы – сумка Burberry, холодильник на плече, элегантная улыбка, протянутая к нему рука. Отец Алекса был сбит с толку, когда тот спросил, может ли привезти с собой друга, и вскользь упомянул, что этим другом может быть принц Уэльский, однако в итоге решил уступить. Алекс, тем не менее, был не уверен, как все пройдет.

– Здравствуйте, – говорит Генри. – Рад познакомиться. Я Генри.

Оскар с хлопком отвечает на его рукопожатие.

– Надеюсь, ты готов хорошенько повеселиться.

Может, Оскар и является поваром в их семье, но мать Алекса отвечает за гриль. Неписаное правило в Пембертон Хайтс, которое всегда работало: отец-мексиканец, готовящий на кухне фирменный торт «Три молока», пока их белокурая мама переворачивает бургеры, стоя у гриля во внутреннем дворике дома. Решительно переняв лучшие качества своих родителей, Алекс единственный в доме, кто может управляться с ребрышками, пока Оскар занимается остальным.

Окна кухни в доме у озера выходят на воду. В ней всегда пахнет чем-то цитрусовым, солью и специями, а к их приезду отец постоянно пополняет запасы сочных томатов и мягких спелых авокадо. Алекс стоит у больших открытых окон, на плите перед ним лежат на сковородках три порции ребрышек. Отец нависает над кухонной мойкой, чистя кукурузу и мурлыкая себе под нос старые записи Висенте Фернандеза.

Коричневый сахар. Копченая паприка. Луковый порошок. Молотый чили. Чесночный порошок. Кайенский перец. Соль. Молотый перец. Еще коричневого сахара. Каждый ингредиент Алекс берет на глаз и добавляет в миску.

Внизу, у пирса, Джун и Нора увлечены тем, что выглядит как импровизированный рыцарский поединок: атакуют друг друга, оседлав надувных животных и колошматя друг друга резиновыми нудлами. Генри, без рубашки и уже навеселе, пытается выполнять роль судьи в поединке, стоя на пирсе на одной ноге и как безумный размахивая бутылкой Shiner.

Алекс слегка улыбается себе под нос, наблюдая эту картину. Генри и его девчонки.

– Так что, ты хочешь поговорить об этом? – раздается голос отца откуда-то слева. Он говорит по-испански.

От неожиданности Алекс подскакивает на месте. Его отец подходит к барной стойке в паре шагов от него и начинает смешивать в миске огромную порцию сыра котиха, сливок и приправ для кукурузы.

– Эм.

Неужели все так очевидно?

– О Рафе.

Алекс выдыхает, расслабляет плечи и возвращается к своим жареным ребрышкам.

– А, ты об этом ублюдке, – произносит он. С тех пор, как появились те новости о Рафе, они затрагивали эту тему лишь мимоходом, обмениваясь нецензурной бранью в сообщениях.

В воздухе повисает атмосфера предательства.

– У тебя есть идеи, о чем он вообще думал?

– Я не могу сказать о нем ничего хорошего так же, как и ты. И у меня нет объяснений. Но… – Оскар делает многозначительную паузу, по-прежнему мешая ложкой в миске. Алекс чувствует, как он взвешивает мысли в голове так же, как он делал всегда. – Я не знаю. Спустя столько времени я хочу верить, что у него была причина оказаться по собственной воле в одной комнате с Джеффри Ричардсом. Но я не могу представить, что это могло быть.

Алекс думает о том разговоре, который подслушал в кабинете экономки, и задается вопросом, собирается ли отец раскрыть перед ним все карты. Он не знает, как спросить его об этом, не признаваясь в том, что буквально залез в кусты, чтобы подслушать их беседу. Отношения его отца с Луной всегда были для него «разговором двух взрослых».

Они познакомились с Луной во время сбора средств для выборов Оскара в сенат. Алексу было всего четырнадцать, но он уже носился повсюду со своими заметками и конспектами. Луна появился эффектно, с радужным флагом, бесцеремонно торчащим из лацкана пиджака. Алекс внес это в свои заметки.

– Почему ты выбрал его? – спрашивает Алекс. – Я помню ту кампанию. Мы встречали много людей, которые могли бы стать великими политиками. Почему ты не выбрал кого-то, за кого гораздо проще проголосовать?

– Имеешь в виду, почему я поставил все на гея?

Алекс с усилием пытается сохранить нейтральное выражение лица.

– Я не хотел выражаться именно так, – говорит он, – но да.

– Раф никогда не рассказывал тебе о том, как родители выкинули его из дома, когда ему было шестнадцать?

Алекс вздрагивает.

– Я знал, что до колледжа ему пришлось нелегко, но он не вдавался в подробности.

– Да, им нелегко далась новость о его ориентации. У него была пара тяжелых лет, но это лишь закалило его. Тем вечером, когда я познакомился с ним, он в первый раз вернулся в Калифорнию с тех пор, как родители вышвырнули его за порог, но он был чертовски уверен, что хочет поддержать своего земляка из Мехико. Как в тот раз, когда Захра влетела в офис твоей матери в Остине, сказав, что хочет всем доказать, что те ублюдки были неправы. Бойца всегда видно издалека.