Анатомия человеческих сообществ - Паскаль Буайе

А как насчет справедливости? Люди понимают сотрудничество не просто как кооперацию для участия в общих делах и получения плодов взаимовыгодных мероприятий. Они еще пытаются поддерживать честное распределение и бурно реагируют, когда кто-то пытается получить больше «справедливой» доли. Рассмотрим простые случаи распределения охотничьей добычи или воды из вырытого колодца либо продажи домашнего лимонада. Интуитивно кажется очевидным, что доходы должны распределяться поровну между всеми, кто внес равный вклад. Доходы от продажи лимонада должны распределяться между инвесторами, а вода из колодца должна быть доступна всем, кто помогал его копать. Если вклады участников были различными, кажется очевидным, что доля каждого должна быть пропорциональна величине вклада. Загарпунить кита – дело куда более опасное и важное, чем стоять у руля китобойного судна, и гарпунщик должен первым выбирать мясо. На деле именно так и происходит при коллективной охоте и при всех коллективных предприятиях в большинстве сообществ. Эксперименты показывают, что даже трехлетние дети в столь непохожих местах, как мегаполисы Японии и лагеря кочевников туркана в Кении, интуитивно полагают, что вознаграждение должно соответствовать вкладу[349]. Конечно, случается, что кто-то получает больше своей доли, но это повсеместно считается эксплуатацией, и люди стремятся избегать или отвергать тех, кто поступает подобным образом.

Интуитивное представление о пропорциональном распределении может быть связано с принципами выбора партнера. К примеру, вам предлагают принять участие в совместном деле, в которое вы и ваш партнер внесете равный вклад, скажем приготовите домашний лимонад на продажу. Как бы вы распределили доходы от этого дела? Большинство из нас интуитивно предполагают, что доходы должны быть разделены поровну. Но почему бы не предложить более выгодное вам неравное распределение? Вы могли бы, например, по-эксплуататорски предложить распределить доход в соотношении 80 к 20. Если у вашего партнера есть его собственный выбор партнеров, конкурирующих за участие в таком предприятии, многие из них предложили бы ему не 20 % дохода, а более благоприятные условия. Поэтому маловероятно, что вы найдете кого-то, кто согласится с такой несправедливой сделкой, если у него будут другие варианты. Если же ваш партнер будет жадничать и настаивать на разделе, который поставит вас в положение эксплуатируемого, вы можете искать лучшее для вас предложение – половину дохода. Эта особенность моделей выбора партнера, соответствующая интуитивным представлениям о «честном» распределении, может быть формально продемонстрирована, исходя из математических моделей рынка партнеров[350]. Соответствует она и данным полевых исследований. В сообществах охотников и собирателей существует ясная корреляция между тем, что вносит человек и что получает, – как аукнется, так и откликнется, и, самое главное, откликнется пропорционально[351]. Поэтому основное различие между выбором, сделанным под давлением, и рыночными моделями состоит в том, что последние, в отличие от первого, объясняют не только факт сотрудничества, но также и его уровень.

Все это дает нам основания предложить сравнительно правдоподобный сценарий, который объясняет, как в ходе эволюции у человека сформировалась склонность к сотрудничеству. Люди отличаются тем, что значительную часть благ получают от других людей – и в силу родственной солидарности, и в результате коллективных действий (охота, совместное воспитание детей, коллективная защита группы и т. п.). Коллективные действия часто возникают и становятся чрезвычайно выгодными, если их участники, во-первых, обладают когнитивными возможностями, позволяющими отслеживать партнеров и хранить в памяти прошлые взаимодействия с ними. Во-вторых, масштаб обмена значительно увеличивается, как только у всех участников появляется возможность получать информацию о взаимодействии с другими. В отличие от рыб, люди могут распространять и распространяют информацию в ходе общения, поэтому о поведении человека в прошлом почти наверняка становится известно всем, кто взаимодействует с ним. То, что биологи называют репутацией, на самом деле движение социальной информации, которое, как мы знаем, происходит во всех группах людей, особенно интенсивно в малых группах[352]. В-третьих, каждый должен быть способен должным образом наказать тех, кто не желает сотрудничать, причем степень наказания может варьировать от простого избегания и распространения информации о поведении нарушителя до стремления к прямому возмездию. Все эти способности присущи людям, поэтому для возникновения сотрудничества не требуется внезапного скачка с развитием способностей, вызванного, например, большой мутацией. Кроме того, эти способности таковы, что могут постепенно оттачиваться естественным отбором, – они не предполагают стратегий типа «все или ничего». Поэтому популяция с ограниченной степенью сотрудничества также может благоприятствовать распространению генотипов, способствующих более выраженным навыкам сотрудничества[353].

Вооруженные этими способностями к взаимовыгодному сотрудничеству, наши далекие предки участвовали во всех типах коллективных действий – от охоты и групповой обороны до совместного воспитания детей. В то же время они участвовали в двух формах экономической деятельности, свойственной только людям, – они практиковали общий дележ и какие-то формы обмена с чужаками.

Самая яркая черта сотрудничества в малых группах охотников-собирателей – общественный дележ, в ходе которого люди вкладывают свои ресурсы в общий котел. Дележ в разной мере встречается во всех группах людей, в частности при снабжении пищей, и представляется принципиально важным для взаимодействия внутри общин охотников-собирателей, подобных тем, в которых эволюционировал человек. Вопрос о том, как и почему люди начали делиться друг с другом, стал важной проблемой для эволюционных антропологов и эволюционных психологов. Поделиться пищей – значит отдать свой ресурс, что кажется непонятным, если считать, что каждый индивид всегда стремится достичь максимального благосостояния. А люди готовы делиться далеко не только с тесным кругом ближайших родственников и иждивенцев. Значит ли это, что в первобытные времена существовали условия, способствовавшие тому, чтобы люди стали безусловными альтруистами? В ранних антропологических исследованиях действия охотников-собирателей рассматривались как проявления безраздельной щедрости. Считалось, что в их общинах практически не было частной собственности, поскольку каждый делился плодами своего труда со всеми.

Однако общий дележ несколько сложнее этой схемы. Прежде всего, в общинах собирателей и охотников ресурсы делят по-разному. Собранной растительной пищей (ягодами, стручками, кореньями, листьями и т. д.) делятся только с близкими родственниками. Охотничья же добыча, в особенности крупная, напротив, обычно делится на всю группу. Получить что-то может каждый, но сами охотники оставляют себе бóльшую часть, а среди них больше, чем другим, достается тому, кто нанес решающий удар или убил зверя[354]. Различие в дележе растительной пищи и охотничьей добычи в некотором смысле представляет собой вид страховки. Большая часть собираемой пищи – коренья, стручки, орехи и ягоды – не слишком различается, так что никто не опасается, что берет много меньше или много больше других, поскольку завтра будет собрано примерно то же и в таком же количестве, что и сегодня. Напротив, охотничья добыча различается значительно, а успешные охоты случаются не часто, и между ними могут быть долгие промежутки. Поэтому охотники заинтересованы в том, чтобы поделиться принесенной добычей в залог того, что когда-нибудь, когда удача не будет им сопутствовать, им тоже достанется положенная доля. Дележ добычи имеет смысл и из-за понижения ценности кусков пищи в случае крупной добычи. Она, как правило, слишком велика для охотника и его близких. Если вы не поделитесь крупной добычей, она просто сгниет, а вас сочтут эгоистом. Дележ позволяет недорогой ценой получить признательность окружающих и поднять свой престиж[355]. А главное, при дележе чаще учитывается ответный дар – полученный в прошлом или ожидаемый в будущем. Даже если нормой считается дележ без всяких условий, те, кто легче отдают, в итоге и получают больше[356].