Анатомия человеческих сообществ - Паскаль Буайе

Торговля естественным образом стремится развивать отношения сотрудничества, включая в сложную сеть совместной деятельности все больше и больше людей и в итоге способствуя их благосостоянию. Один из двигателей этой экспансии – разделение труда. Считается, что первым значение создания стоимости четко сформулировал Адам Смит. Его знаменитый пример о количестве людей, которые необходимы для изготовления простой булавки, остается классической демонстрацией преимуществ разделения труда. Специализируясь на одном виде операций, каждый работник может сделать больше и намного лучше, чем если бы ему приходилось переключаться между разными видами работ. Но этот эффект заметили задолго до того, как Адам Смит дал ему систематическое объяснение. В IV в. до н. э. грек Ксенофонт отмечал, что «в небольших городах один и тот же мастер делает ложе, дверь, плуг, стол… и такому человеку невозможно изготовлять все одинаково хорошо», тогда как в больших городах можно найти сапожника по мужской и по женской обуви, да и сама работа делится между теми, кто кроит, и теми, кто шьет[378].

Ксенофонт говорил о высоком качестве товаров, а Адам Смит добавил, что и цена их в этом случае оказывается ниже. Но разделению труда присуще еще одно динамическое качество, ведущее к сравнительным преимуществам; на него, опираясь на идеи Адама Смита, спустя несколько десятилетий указал Давид Рикардо. Например, если Сид, успешный писатель, быстрее отлаживает программы, чем это делает его соседка Дорис, специалист по компьютерам, то Сиду все же есть смысл нанять Дорис для отладки своего компьютера. Если он потратит время, делая это сам, у него останется меньше времени на писательство, которое принесло бы ему больше денег, чем те, которые он тратит, оплачивая работу Дорис. Или, используя корректную терминологию, цена выбора (opportunity cost), то есть издержки, которые вы несете, делая что-то еще вместо того лучшего, что могли бы делать, превышает сумму, которую Сид платит Дорис. Поэтому разделение труда способствует дальнейшей специализации по спирали, что ведет к распространению торговли и увеличению производства благ[379].

Конечно, все это возможно лишь в случае относительного мира и безопасности. На протяжении почти всей истории большинство людей не занимались торговлей, за исключением местного обмена, из-за множества ограничений, слишком увеличивающих цену сделки, то есть издержки, связанные с попыткой обмена, оказывались непозволительно высоки. Не было и независимой третьей стороны, обеспечивающей выполнение контрактов. Единственной гарантией того, что люди выполнят свою часть обязательств, был либо обмен тогда-то и там-то в виде бартера, либо обмен с родичами, либо умение быть достаточно грозным, чтобы партнер не посмел уклониться. Кроме того, цена информации была высокой. За пределами ближнего круга лично известных партнеров никто не мог получить нужное количество сведений о потенциальных партнерах и продукции. Из-за этих обстоятельств торговля в основном шла по сетям, связанным дележом и взаимностью и основанным на родстве, потому что родственники – это люди, о которых мы имеем достоверную информацию и на кого можем оказать некоторое давление[380].

Позже, с развитием аграрных сообществ, торговля все еще была затруднена из-за жадности тиранов и военных вождей. Если монарх по своему желанию имеет право конфисковать частную собственность или ввести любые подати на производство и обращение товаров, сделок будет мало. А когда безопасности населения угрожают завоеватели, очень немногие рискуют заниматься торговлей. Именно это произошло в Западной Европе, когда после падения имперских институтов, которые поддерживали мир Древнего Рима, исчезла возможность путешествовать по империи безоружными (или почти безоружными). Скоро, с захватом варварами римских провинций, торговля начала угасать, потому что путешествия стали опасны. Это ознаменовало конец космополитичного имперского мира, в котором жители Апеннинского полуострова потребляли огромные количества африканской пшеницы, испанского вина и греческого масла, не говоря уже об орудиях и изделиях ремесленников со всех концов мира[381]. Точно таким же образом в современной Африке отсутствие безопасности сдерживает развитие торговли и промышленности[382]. Наряду с безопасностью товаров и людей для процветания торговли требуются относительные гарантии прав собственности и некоторые способы обеспечения и выполнения контрактов, что, в свою очередь, требует более-менее эффективных и некоррумпированных юридических институтов. Для этого не обязательно нужно влиятельное государство. Во времена Средневековья и раннего Возрождения купцы создали торговые ассоциации, чтобы вести дела с доверенными партнерами и не допускать к сделкам остальных[383].

Распространение торговли поставило человеческий разум перед новым вызовом. Наша предрасположенность к обмену развивалась в условиях малых групп, где имелось множество сведений о вкладе разных людей в производство. Люди в маленьких общинах знали, кто охотился на антилопу, а кто помогал охотникам, – и именно они были среди тех, кто претендовал на долю добычи. Но в рыночном сообществе мы очень мало знаем о том, кто и во что именно вложил свой труд, потому что производственный процесс значительно усложнился. Вспомним известный пример: чтобы сделать карандаш, требуется участие сотен специалистов, многие из которых и не думают, что как-то связаны с производством карандашей, и ни один из них не работает из желания обеспечить карандашами конечного потребителя[384]. Сложнее всего для нашего разума и психологии социального обмена осознать не число участников процесса, а сам факт их координации, это чудо, которое заставляет разных, не связанных между собой и не слишком альтруистичных участников обеспечивать производителей и покупателей карандашей, пианино, компьютеров или сосисок необходимой (более или менее необходимой) продукцией в должное время и в достаточном количестве. Этот феномен масштабной кооперации не похож на другие социальные взаимодействия, известные человеческому разуму, – вот почему наши когнитивные системы с большим трудом осмысливают его.

Торговля распространилась ныне настолько, что вовлекает в безличный обмен миллиарды людей, а большинство потребляемых товаров производится далеко за пределами дома или местного сообщества. Наше благосостояние и положение людей в обществе зависят от успешности бесчисленных единичных сделок, в основном безличных, которые едва ли повторятся в будущем. Наши интуитивные возможности не приспособлены к такой ситуации, поскольку она возникла в человеческой истории совсем недавно. С помощью каких когнитивных механизмов люди могут судить о справедливости, желательности и даже эффективности того, что происходит на массовом рынке? Как развить новый тип знания, чтобы понимать, что, собственно, происходит, когда тысячи или миллионы людей действуют согласованно, руководствуясь только своим личным стремлением к выгоде?