Ведьма в Царьграде - Симона Вилар

Сфирька хитро подмигнул.

— А ты как думаешь? Я торговый человек, мне надо почитать богов тех стран, где торги веду. Ромеям же лишний раз показать, что и я крещеный, не грех. Тогда они у меня охотнее товары приобретают.

Когда же с Малфридой на заливе оставался Коста, они о другом говорили. Малфрида спрашивала у волхва, как на его волховские способности оказало влияние христианство? Коста сначала не отвечал, отмалчивался. Он вообще тут, в Царьграде, будто хотел оставаться незаметным: никуда не ходил, все больше среди своих держался. Поэтому о том, что и он волхв-кудесник, никто и не прослышал. Даже княгиня как будто позабыла, не покличет никогда. И зачем брала с собой?

— А ты бы предпочел опять со своими печенегами в образе пузатого хана на коне гарцевать? — съехидничала Малфрида.

Коста не отвечал. Но как-то все же обмолвился, что просто старается не думать о вере Христовой, не замечать, что вокруг делается, отгородиться, погрузившись в себя. Вот и хранит так свое волховское умение потихонечку. Даже заметил, что с ростом луны его сила как будто прибывает. Причем Коста поглядывал на Малфриду осуждающе, как будто винил, что та свою колдовскую сущность при людях проявила. Ведьма и сама все понимала. Но как объяснить, что она не ожидала, что с ней такое во Влахернском храме сделается? Хотя… Опасалась ведь подобного. Она и Свенельду не призналась, что было у нее тогда ощущение, будто кто-то другой в ней появился, чужой и властный, что силы христианские разворошили в ней такое, чего и сама о себе не знала. А теперь знает. И страшно ей. Но и ярость некая будто тлеет, злость растет. А со злостью и силы возвращаются. Как раз с ростом луны — тут Коста правильно все подметил. Но если сам он таился, то Малфрида, обуреваемая тихо поднимавшейся силой, все же как-то не сдержалась. Заметила один раз, как по заливу Золотого Рога плывет судно с каким-то важным священником на борту, и выпустила накопившуюся против христиан силу злобную. И вот при свете дня, на глазах у множества людей корабль священника вдруг словно поднялся на волне, закачался под вопли корабелов, затрещал и стал погружаться в воды. А волны вмиг стихли, как будто и не было ничего, лишь кричали, взывая о спасении, попáдавшие в залив священнослужители и корабелы. К ним со всех сторон устремились лодки, вылавливали мокрых людей, вытащили и нахлебавшегося соленой воды сановного священника. А Малфрида, глядя на подобное, лишь хохотала торжествующе. Это многие видели, как и узрели, что, когда вечернюю службу начали в храмах отзванивать, лохматая чародейка вмиг поникла, сгорбилась по-старушечьи и поспешила укрыться под пологом палатки.

Когда ночь настала, к пришвартованным русским судам прибыл Свенельд. Заскочил на борт «Оскаленного», весь облитый лунным сиянием, даже светлые волосы будто сияние испускали, однако лицо было темное, гневное, брови сошлись к переносице.

— Пороть бы тебя, да некому, — процедил сквозь зубы.

Малфрида вскинула голову, тряхнула разметавшимися, как грива кобылицы, волосами.

— Может, ты осмелишься отстегать меня, соколик?

— Может, и я. Но думаю, что теперь и иные возымеют подобное желание. Ты что же, дурища, не понимаешь, что опять весь Царьград бурлит, как растревоженный улей, во всех церквях только и твердят, что ты настоятеля обители Святого Фоки погубить хотела! А как снова явятся за тобой люди патриарха, как окружат со своими песнопениями и молитвами, да еще мощи святые привезут?

— Что привезут? — не поняла ведьма.

Свенельд махнул рукой. Сказал, что плохо ей могут сделать, не отвертится. Малфрида слушала его гневную речь, но отчего-то не боялась. А потом огорошила Свенельда заявлением, что пока опасаться ей нечего, ибо еще на исходе дня к ней приплывали из Палатия, предупредив, чтобы ожидала сегодня одну знатную особу.

— Кого это? — подивился Свенельд. — Кто не убоялся явиться после того, что ты наделала?

Малфрида лишь пожала плечами. Варяг не стал расспрашивать, уселся в стороне на борт корабля, обхватив руками колено, смотрел на переливающуюся под луной воду.

Ясная ночь сияла над Царьградом, мерцали большие и малые звезды, высоко плыла огромная белая луна. Порой с берега, нарушая тишину, долетал шум случайной драки или песня пьяного корабельщика. Ветер стих, вода негромко хлюпала под днищем ладьи. Может, потому что было так тихо, а может, благодаря своему острому и в ночи зрению ведьма первая увидела приближающуюся к гавани у предместья Святого Мамы большую лодку-монеру. Та плыла по изогнутому заливу оттуда, где на мысу высились дворцы и кровли Палатия, и можно было различить, как склоняются и разгибаются фигуры гребцов, ускоряя ход монеры. Видны были и поблескивающие металлом шлемы на головах охранников, за которым темнел чей-то закутанный в темные одеяния силуэт. Причем и Малфрида, и проследивший за ее взором Свенельд заметили, что преградившие было путь монере лодки с охранниками Никифора Фоки при сближении замедлили ход, а потом и вовсе удалились к противоположному берегу.

— Что это служивые Никифора оставили свой пост? — заволновался Свенельд.

Но, как оказалось, никто не собирался на них нападать. Более того, когда таинственный незнакомец поднялся на борт «Оскаленного» вслед за уже бывавшим тут с Иоанном Цимисхием толмачом, то по движениям и хрупкой стати можно было заподозрить, что не гость это, а гостья. Причем знатная гостья, если судить по поблескивающим в лунном свете украшениям вдоль ее лица.

— Падите ниц! — приказал толмач обступившим гостью русам. — Ибо перед вами сама несравненная Феофано, супруга порфирородного Романа.

Ну, само собой разумеется, что ниц на корабле никто не улегся. Только поклонились почтительно и молча смотрели, как царевна Феофано вслед за Малфридой скрылась под пологом ее палатки вместе с переводчиком.

В темноте палатки Малфрида послала легкий огонь на плававший в плошке с маслом фитиль, поглядела на гостью. Лицо у той было подобно цветку, нежное и словно озаренное каким-то внутренним светом. А глаза — темные, просто смоляные. На ведьму царевна смотрела спокойно, с интересом. По возрасту совсем девчонка, не скажешь, что эта юная особа смогла совершить немыслимую карьеру — поднялась от прислужницы в трактире до супруги наследника трона огромной Византии. Однако же было в ней нечто такое, что Малфрида поняла — эта с любым делом управится. Ибо в этом нежном цветочке угадывалось… Малфрида даже подумала: родись эта девушка там, где властвуют чары, она бы, несомненно, стала бы ей соперницей в искусстве колдовства.

— Ты носишь под сердцем дитя, — прищурилась на гостью ведьма.

Та вздрогнула, но потом улыбнулась довольно. Что-то сказала толмачу. Голос — как музыка.

— Пресветлая госпожа спрашивает — это будет сын? — перевел тот.

— Сын, — подтвердила Малфрида.

— А будут ли у госпожи еще дети? — перевел очередной вопрос толмач.

Ведьма взяла руки царевны в свои, долго смотрела на линии на ее ладонях, потом попросила царевну надрезать палец и дать ей каплю своей крови. Тогда она сможет сказать, что ожидает Феофано в будущем.