Блеск минувших дней - Гай Гэвриэл Кей

Ее лицо стало еще более настороженным.

– Так это вы стали причиной того, что он узнал, кто я такая?

– Я увидел вас в святилище, когда благословляли коня, и сказал ему, что, если вы участвуете в скачках, значит, это для Фолько. Хотя не сказал ему, кто вы.

– Но он уже знал. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Да, – ответил я. – Не знаю откуда.

– Конечно, не знаете. – Ее тон стал резким.

Она не объяснила. Да и зачем? Настроение сразу переменилось. Я знал, что так и будет, когда назову имя Монтиколы. Адрия была племянницей Фолько, работала на него, а я помог человеку, которого он ненавидел больше всех на свете и который ненавидел больше всех его.

Я сказал:

– Он делал ставки на триану, но также на вашу победу.

Медленная улыбка:

– Знаю. Чтобы таким образом нанести поражение Фолько, а потом сказать ему об этом, конечно. Вы не поделились с ним своей догадкой – что я не собираюсь выигрывать скачки?

– Нет, – ответил я. – Я… пока еще не его человек.

– Пока?

– Он предложил мне работу… наставника в Ремиджио.

– Сын Монтиколы старше нас с вами.

– Он в Сарантии. Нет, речь шла о младших сыновьях, сыновьях Джиневры делла Валле.

– А! – воскликнула она. – Это кое-что значит. Итак, вы поедете в Ремиджио?

– Я еще не решил. Он дал мне время на раздумья. По правде говоря, до сегодняшнего вечера.

– Что тут решать? Это большая честь для такого молодого человека. Чем… чем бы вы хотели заниматься вместо этого? – Ее тон изменился.

– Не знаю. – Я понял, что и мой тон изменился. – Раньше собирался вернуться домой, в Серессу. У моего двоюродного брата… книжная лавка. Теперь у меня есть деньги… благодаря вам. Я могу купить долю в его деле, а не просто работать на него.

– Книжная лавка, – повторила она, но я не услышал в ее голосе пренебрежения.

– Я не солдат, – уточнил я.

– Но вы достаточно хорошо ездите верхом, чтобы выиграть гонку у командира наемников?

Она это запомнила и улыбалась – опять немного лукаво.

– Я знаю лошадей.

– Со школы?

– Да. – Я заколебался. – Но я не придворный. У меня… нет никакого положения в обществе… моя госпожа.

Она слегка покачала головой.

– Мне принесли вина. Выпьете чашу?

Я ответил (и откуда что взялось):

– В вашем присутствии у меня и без того кружится голова, госпожа.

Она открыл рот, потом закрыла его.

– Изысканная лесть.

– Вы хотите сказать, для сына портного? – Я произнес это слишком быстро.

Она долго смотрела на меня, прежде чем ответила:

– Мы такие, какие мы есть, а мир таков, каков он есть.

– Простите меня, – сказал я. – Я это знаю. И то, и другое.

Она произнесла – я буду помнить это до конца своих дней:

– Я действительно обещала? В Милазии?

Я снова откашлялся. У меня и правда кружилась голова. Спросил:

– Честно? Нет. Вы…

– Я сказала: «Жалко, что придется отказаться от этого», – перебила она. – Я помню.

– Да. Из-за яда.

Короткая пауза, словно такт, пока ждут музыканты.

– Отчасти из-за этого, да.

Отчасти. Мое сердце колотилось невероятно быстро. Огонь лампы в комнате колебался. Трудно было сказать наверняка, но мне показалось, что на ее щеках по-прежнему горит румянец.

– Вы действительно спасли мне жизнь, – сказала она.

– Вы мне благодарны?

– Должно быть, так. – Она вздохнула, потом произнесла: – Мне надо кое-что вам сказать и задать один вопрос, Гвиданио Черра.

– Да, моя госпожа.

– Вы не можете так меня называть. Сейчас не можете.

Я кивнул.

Она сказала:

– У меня на губах нет яда, однако я опасна иначе… вы должны знать… из-за того, кто я такая. Из-за моей семьи.

Новый кивок. Должно быть, я потерял дар речи.

– Я также… – Теперь она казалась смущенной. Она откашлялась и сказала, или попыталась сказать: – Я должна вас предупредить, что я… что я никогда… мы не можем…

– Мы не можем заняться любовью, – сказал я, – потому что вы никогда этого не делали и не должны забеременеть.

– Да, – подтвердила она. Голос ее звучал едва слышно. – Дело в этом. Да. Спасибо.

– А вопрос?

Она опустила голову, подняла ее снова.

– Есть все-таки… то есть существуют… – Она неожиданно выругалась, как солдат, потом продолжила: – Вы умеете доставить женщине удовольствие по-другому?

И, как я вспоминаю сейчас, оглядываясь назад, мне показалось в тот момент, будто поток света залил комнату. Я посмотрел на нее и осторожно ответил:

– У меня есть кое-какие идеи. И я готов учиться.

Это почти пугает – то, как ее возбуждают его слова. Она больше не ощущает усталости.

Адрия произносит, заставляя голос звучать спокойно, хотя это требует усилий:

– В таком случае я думаю, что вы должны меня поцеловать.

Ей кажется, что он дрожит. Адрия знает, что она сама дрожит. Он делает к ней шаг и останавливается. Она понятия не имеет почему, ей не хочется, чтобы он останавливался. Но теперь он улыбается мягкой улыбкой. Он немного выше ее ростом. Они одни в комнате с кроватью, в этот день, когда она завоевала славу на скачках в Бискио. А он полгода назад спас ей жизнь.

– У меня тоже есть вопрос, если позволите. – Пауза. – Вы умеете доставлять удовольствие мужчине?

Это танец. Танец, который был хорошо известен дома и при дворе. Она сопротивлялась ему, как образу жизни, уехала в Акорси, желая совсем другой жизни, но она хорошо его знает, этот танец, и он не всегда бывает неприятным, решает Адрия.

Она серьезно отвечает:

– У меня есть кое-какие идеи. И я готова учиться.

И она сама делает шаг вперед, обвивает руками его шею и прижимается ртом к его губам. Теперь это безопасно – и опасно.

Философы писали о том, что время не должно рассматривать, как постоянно текущее, о нем можно сказать, что оно ускоряется или замедляется, даже застывает на месте. Я был совершенно согласен, когда мы с Адрией Риполи сплетались телами на кровати в гостинице неподалеку от Бискио, что все это мысли очень мудрые, достойные размышления и сопоставления.

Но тогда мне было не до них.