Охотник на волков - Ли Виксен

Первый глоток воздуха был прекрасен, но все же он отозвался невыносимой болью в легких и в голове. Я попыталась грести, но толку не было. Слэйто кашлял где-то справа. Между тем вода озера застывала вокруг нас все быстрее. Криков русалок стало меньше. А Мамочка… Что ж, видимо, всего одна рана ослабила ее настолько, что лед и ее смог одолеть. Она возвышалась над озером огромным замороженным истуканом, а лицо ее застыло в яростном крике.

Русалка продолжала толкать нас к берегу, но даже когда мы почувствовали почву под ногами и могли сами идти, полурыба-получеловек пыталась поддерживать меня. Наконец мы с магом упали на сухой песок у кромки воды.

– Ноги, – прохрипел Слэйто. – Убери ноги. Вмерзнешь в озеро.

Я поспешно подтянула к себе ноги в сандалиях, остававшиеся в воде. Воздух был все таким же удушливо жарким. Даже не верилось, что мы все еще на юге, после путешествия по туннелю из льда и купания в ледяной воде. Я взглянула на озеро.

Русалка все еще стояла неподалеку от берега и смотрела на нас. Я не могла прочитать какую-либо эмоцию на обезображенном лице. Ниже пояса чудовище покрывала радужная чешуя – значит, раньше это существо было зеленчаком. Рыбой, из чьей чешуи в Раздолье Флавис делают прекрасные украшения для девушек. А кем было это существо теперь и почему оно нам помогло? Не эта ли русалка пыталась разглядеть меня через стену ледяного тоннеля, когда Слэйто унес Аэле на берег?

Маг пошевелился:

– Ты не делала никаких одолжений рыбам? Потому что у меня стойкое ощущение, что тебе только что вернули долг.

Лед вокруг русалки наконец образовал кольцо, и последнее, что она успела сделать, – это прижать руки к костлявой груди, словно баюкая ребенка или намекая на что-то. Затем ее покрыла изморозь, и она застыла.

– Одолжение рыбам, ну что ты, – я выдохнула и села. Тихо, на мягких лапах к нам подошел Пушок и влажным носом ткнулся мне в руку. Вдали затихали последние крики русалок, а в небе кружили беспечные чайки. Мир вернулся на круги своя.

В Королевстве редко доживали до старости. В деревне виной тому обычно были голод, тяжкий труд, холода, если речь шла о севере, и множество эпидемий. И, конечно, не стоило забывать о войне. Почти половина деревенских парней не имела ни малейшего шанса дожить до тридцатилетия.

Богатых стариков в стране было больше, чем нищих, но их подстерегали свои опасности. Ожирение из-за неумеренности в еде на пиршествах, сладострастные болезни, которыми их заражали молодые любовницы, и, разумеется, тьма родственников, гораздо более заинтересованных в получении наследства, нежели в том, чтобы дядюшки и дедушки жили долго и счастливо.

У женщин шансов стать дамами почтенного возраста было и того меньше. Деревенские девушки и аристократки начинали рожать рано, и роды, особенно если они шли одни за другими, выматывали матерей – отнимали их зубы и кровь, делали кости хрупкими, как сухой тростник.

Встретить в Королевстве старика было непросто. Исключение составляли разве что горные деревни, где жилистые старики и старухи, не тронутые войной и не знавшие голода (не в последнюю очередь благодаря житице, горному злаку) беззубо улыбались солнцу и небу, распростершему объятия над своими седыми детьми.

Но здесь внизу, посреди разрухи, старики были в диковинку. Именно поэтому, глядя в светло-голубые глаза Мастоса, я пыталась понять, как он дотянул до такого возраста.

Мы сидели втроем в трактире с романтичным названием «Таинственный друг». Хотя чутье мне подсказывало, что единственным таинственным другом тут может оказаться кинжал за пазухой или кастет в кармане. Это буквально читалось на хмурых рожах местных завсегдатаев. Правда, на Аэле окружающие не производили гнетущего впечатления. Мало того, мерзавцы словно менялись в ее присутствии. Две женщины и старик в трактире – чем не повод для сальных шуток или непристойных намеков? Но завсегдатаи лишь смущенно улыбались, глядя на Аэле, мяли свои шляпы и смотрели под ноги.

Она же порхала, как мотылек, по залу. Сначала ее привлекли головы диких зверей над чадящим камином. Я невольно отметила, что среди трофеев волков не было. Затем Аэле заинтересовалась массивной стойкой, которую надраивал местный трактирщик. Он заулыбался нашей пташке, щербатым, словно ветхий забор, ртом. А она приветливо пожала ему руку, чем вызвала целую бурю эмоций на лице закоренелого преступника. То, что трактирщик раньше промышлял разбоем, да и сейчас не отказывался от темных делишек, с легкостью можно было разглядеть в чертах его лица, как если бы признания были выгравированы у него на лбу.

– А ваша подруга, Лис, особенная, правда? – Мастос достал из кармана рясы изящный портсигар, никак не сочетавшийся с его скромным монашеским одеянием, и протянул мне. Когда я отрицательно покачала головой, старик вынул тонкую сигару и продолжил: – Аэле словно маленькое солнце, освещает все вокруг. Я даже допустить не могу, что кто-то из этих господ захочет причинить ей вред.

– Если у них возникнет такая мысль, то каждому придется близко познакомиться с материалом под названием корунд, – заметила я.

Со стороны могло показаться, что воительница беседует со старым монахом, а ее юная спутница без присмотра гуляет по залу. Это было бы ошибочным суждением. Я ни на секунду не выпускала Аэле из виду.

– Вы как будто немного в нее влюблены, Лис, – то ли спросил, то ли заключил Мастос и закурил. Сизый дым с запахом дикой мяты взвился к потолку. – Или в мага. Или он в вас. Я еще не до конца разобрался.

– Все сложно.

Мне так и хотелось сказать монаху, чтобы он не совал свой длинный крючковатый нос в наши дела, но было в нем что-то…

Ах, Войя подери, конечно же, было. Начать с того того, что он крайниец. Второй крайниец, которого я встретила в Королевстве. К тому же – словно этого мало – он был монахом – одним из сыновей Элеи, адептом религии крайне непопулярной даже у нас, что уж говорить о Крае. А еще он был стариком – его пепельные коротко остриженные волосы, того же цвета, что и у всех крайнийцев, скорее всего просто были седыми. Аккуратно подстриженная бородка, между тем, выглядела почти вызывающе.

– В любви всегда все сложно, – вздохнул старый монах. – Уж мне ли не знать.

Я покосилась на него с подозрением:

– Разве вы не даете обета безбрачия или что-то вроде этого?

– Сыновья святой Элеи?! Помилуй боги, нет! – Он расхохотался. – Жрецы богини любви, поклявшиеся никогда не любить. Это был бы самый большой фарс на свете, у меня было три жены, и каждую я любил, как в последний раз, – прибавил монах и вновь затянулся своей мятной сигарой.

– И где они сейчас? – поинтересовалась я, поддерживая разговор, хотя мысли занимало совсем другое, а именно, где сейчас может быть Слэйто.

– Одна погибла в юности от чахотки, вторая умерла родами. Третья сбежала от меня с одной из дочерей Святой Сефирь. Представьте себе, предала за раз и мужа, и веру.