Орел или решка? - Джеймс Бейли

голубя. Она, по-видимому, ожидает, что дедуля прилетит на собственные похороны. Я чувствую, что если он это сделает, то будет немного разочарован. Кажется почти жестоким устраивать церковную службу для человека, который ненавидел и церковные службы, и большие скопления людей.

Бабуля в полном шоке и выглядит так, словно собирается в Аскот на королевские скачки. Ее шляпа задевает потолок салона машины, а улыбка такая же широкая, как лимузин. Она изо всех сил старается скрыть эмоции, которые ее обуревают. Бабуля начинает кашлять и, чтобы перестать, кладет в рот сливочную ириску, которая, боюсь, задушит ее.

Я верчу в руках распечатанный текст надгробной речи. Мои потные пальцы пачкают углы и мнут бумагу. Когда мы сворачиваем за поворот, впереди я замечаю катафалк с гробом дедули.

Я отвожу взгляд, пытаясь притвориться, что все это не на самом деле.

– Ты в порядке? – шепчу я бабуле.

– Да, Джош. Разве эти цветы не прекрасны? Мэри проделала фантастическую работу… – ее голос дрожит и срывается. Она быстро вытирает слезу, прежде чем кто-нибудь заметит это.

– Если вы не возражаете, я высажу вас здесь, а потом приеду и заберу вас, – перебивает шофер.

Поездка действительно заняла всего две с половиной минуты.

Он подъезжает к церкви, останавливается позади припаркованного катафалка и высаживает нас из машины. Церковь у нас старомодная, убрана в соответствии с традициями и достаточно мала, чтобы прихожане могли держаться за руки во время службы в День матери. Странно думать, что две недели назад мы с Люси осматривали кладбище, а теперь я оказался на похоронах.

Когда мы открываем задвижку на деревянных воротах и идем через кладбище к церкви, я замечаю свежий холмик земли в углу. Для дедули уже приготовлен участок рядом с могилами других членов нашей семьи, которых я никогда не видел.

Я делаю глубокий вдох и выдох. Увидев эту яму в земле, я окончательно осознаю происходящее. Беру бабулю за руку, так мы и идем дальше. Сейчас поддержка нужна мне не меньше, чем ей.

Мэдлин, которая едва знакома с дедулей, стоит на пороге, раздавая листовки с программой. Она не только самопровозглашенный мэр деревни, но и, по-видимому, церковный староста. Несколько опоздавших все еще бредут, опираясь на трости, а Берил и Десмонд, как всегда, наводят суматоху.

– Мы не можем втащить инвалидное кресло Берил в церковь, – вполголоса объясняет Мэдлин, наблюдая, как Десмонд несколько раз врезается в каменную ступеньку, все больше раздражаясь оттого, что кресло дальше не идет, и толкает Берил то взад, то вперед.

– Здесь нет пандуса? – спрашивает мама.

– Никто не может его найти, а Берил утверждает, что не может встать с кресла, – произнося это, Мэдлин поднимает брови, поскольку все мы знаем, что с Берил все в порядке.

– Гэри, пойди и попроси носильщиков помочь поднять инвалидное кресло, – говорит мама папе, который немедленно убегает, не отрываясь от радио.

Это последнее, что нам сейчас нужно. Служба может начаться в любой момент, и я хочу, чтобы все прошло гладко ради мамы, которая все тщательно организовала… и больше всего – ради дедули.

– Как ты себя чувствуешь, Берил? – бабуля делает большую ошибку, задав этот вопрос.

– Нехорошо. Кажется, у меня рак.

Действительно?

Прежде чем она успевает поставить себе еще какой-нибудь диагноз (или прежде чем я разозлюсь на нее за то, что превращает похороны в фарс), папа возвращается с носильщиками и водителем катафалка, чтобы поднять ее кресло.

Они переносят ее через ступеньку в церковь, а затем – из-за старого неровного каменного пола – продолжают нести ее по проходу, как в паланкине. Я, конечно, вижу похороны первый раз в жизни, но вряд ли они все проходят именно так.

Когда мы следуем за ними, начинается органный концерт. Девяностодвухлетняя Дорис играет «Останься со мной». Орган не настроен. Как опытный органист, дедуля перевернулся бы в могиле, если бы его уже похоронили. Я ожидал, что мама украсит интерьер церкви изображением голубей, но единственная новая деталь – это большая фотография дедули в рамке, расположенная в передней части церкви, чтобы прихожане могли вспомнить, чьи похороны они посещают на этой неделе. Эту фотографию сделал я, когда мы собирались в ущелье Чеддер на пятидесятилетие свадьбы бабули и дедули.

Я с трудом сдерживаю слезы.

Иду по проходу, чувствуя, что брюки задрались выше лодыжек. В дедулином костюме я почти не могу двигать руками и даже свободно дышать. В толпе незнакомцев замечаю несколько знакомых лиц. Тут присутствует один дальний родственник, который каждое Рождество дарит мне ежедневник на прошедший год, и еще один, который всегда забывает, как меня зовут. Судя по их виду, любого из этих двоих могут похоронить на следующей неделе. Джефф ужасно бледен и выглядит плохо – по-видимому, уже беспокоится по поводу приема пищи в публичном месте. Карен одними губами произносит: «Крепись, Джоши», – обращаясь ко мне со своего места в дальнем конце скамьи. Викарий стоит за кафедрой, проверяя свои листочки с записями, и, клянусь, отворачивается, как только ловит мой взгляд. Я думал, что теперь, когда я дружу с Хесусом, он, возможно, изменил свое отношение ко мне. Очевидно, нет.

Пока бабуля обходит церковь, чтобы поблагодарить всех, кто пришел, я сажусь впереди рядом с мамой. Она опускает голову и тихо произносит молитву.

Дядя Питер и его дети сидят в заднем ряду. Все в темных очках.

– Как дела? – спрашивает Питер, пожимая мне руку.

– Могло быть и лучше, – говорю я.

– Скажи своему отцу, что он должен мне мой выигрыш. Я поставил деньги на твоего дедушку на вечеринке по случаю твоей помолвки. Не могу поверить, что дедушка умер. С него пятьдесят фунтов.

В углу церкви папа бьет кулаком в воздух – по-видимому, «Сити» сравнял счет. Он не будет так счастлив, когда поймет, что скоро потеряет свой выигрыш.

Почему никто не выглядит расстроенным?

Берил все еще жалуется, что ей ничего не видно, поэтому носильщики перемещают ее снова и снова, пока она не занимает лучшее место в церкви и теперь загораживает обзор мне. Трое мужчин из похоронного бюро быстро вспомнили, почему они предпочитают работать с мертвецами. Наконец, пыхтя, они возвращаются на улицу, чтобы принести гроб.

Когда импровизация Дорис внезапно обрывается, мама подает знак, что пора включить музыку. Мэдлин, выполнив свой долг у дверей, теперь отвечает за стереосистему.

Бабуля присоединяется к нам на скамье, и шум приглушенных голосов замолкает. Из динамиков рвется песня «Улыбайся» Нэта Кинга Коула. Викарий жестом велит всем встать, и я почти жду, что Берил сейчас тоже поднимется со своего инвалидного кресла.

Слушаю песню и смотрю на фотографию дедули, представляя, как он подмигивает