Клятва на мече - Николай Буянов

– Выбор у нас небогатый, – задумчиво сказал Колесников. – Козаков или Кларова.

– Или Кларова, – тихо подтвердил Туровский. – "Черны твои смоляные волосы, черны глаза твои, черна душа, будто ночь, сквозь которую мчится наш мотоцикл… "

– Что это за стихи?

– «Роллинг стоунз».

Он подошел к самой кромке воды, и теперь она плескалась внизу, у его ботинок, словно большое ласковое животное. В воде плавали окурки, обертки от жвачки, какие-то щепки и обрывки бумаги. И среди них он разглядел странный продолговатый предмет, который загораживал от него его собственное отражение. И как-то отрешенно, будто о совсем незначительном, Туровский подумал: «А я ведь был не прав. Я решил, что убийца не взял девочку в расчет. А он очень даже взял. Как раз ее-то и взял…»

Туровский нагнулся и поднял предмет из воды. Знакомый предмет, не успевший даже как следует намокнуть.

Флейта.

«Черны глаза твои, черна душа, будто ночь…»

Остаток дня он помнил плохо. Так вспоминают и не могут вспомнить тяжелый ночной кошмар – что-то липкое, черное, словно трясина, слышатся голоса, перемежающиеся со странными резкими звуками, будто громадный оркестр настраивает инструменты, да никак не может настроить…

Кажется, он пытался зачем-то вызвать «скорую» с того берега, порывался делать искусственное дыхание, хотя какое может быть искусственное дыхание, если девочка пробыла в воде минимум три часа… Лицо Светланы было спокойным, печальным и – самое сильное впечатление – усталым, как после тяжелой работы. Уголки рта были опущены, глаза закрыты, тяжелая мокрая коса кольцом обвилась вокруг шеи. И Сергей Павлович вдруг испугался, что на всю жизнь в памяти останется не живой образ, а вот этот: капельки воды на ледяной коже, печальные серые губы, короткая линейка на земле сбоку от тела (положил фотограф, да так и оставил, забыл).

Врач, тот самый, что осматривал трупы в номере жилого корпуса, долго разглядывал рану на затылке, причмокивал, будто пил чай с лимоном, наконец выпрямился и, не глядя в глаза Туровскому, произнес:

– Тупой предмет. Кастет, камень… Молоток – вряд ли, края раны получились бы иные. В воду сбросили уже мертвую.

– Удар могла нанести женщина?

– Вполне. Если ее кто-то специально тренировал.

– Поясните, – сухо сказал Туровский. – У меня нет настроения разгадывать ребусы.

Доктор опять присел рядом с телом:

– Очень специфический угол… Такой удар нужно ставить, обычный человек бьет по-другому.

– Еще что-нибудь, – взмолился Туровский. Доктор задумался.

– Ну, разве что… Видите ли, убийца очень хорошо рассчитал силу. Если бы удар был хоть чуточку слабее, девочка, возможно, выжила бы.

– И какие выводы?

– Не знаю. Выводы – это уже ваша компетенция. Я бы подумал… э-э… что девочку убивать не хотели, только оглушить. Вы понимаете меня?

– Кажется, да, – мрачно сказал Сергей Павлович. В лексиконе некоторых спецподразделений такие удары назывались «ласкающими». Именно так, практически у него на глазах, был убит Бим, в миру – старлей Данилин, его зам по охране аэродрома в Кандагаре.

Небо было голубое и мирное, и пейзаж вовсе не казался зловещим, не хватало только березок вместо рыжих сухих скал на горизонте, чтобы представить себя дома за тысячу километров отсюда, от этого «благословенного» места. Бим шел спокойно, чуть вразвалочку, Туровский видел его удаляющуюся спину, и эта картина навеки врезалась ему в память: колыхание горячего воздуха над бетоном, большой транспортный самолет, два федеральных Ми-8 чуть поодаль и две фигуры – Бима и, рядом с ним, летчика в шлемофоне и сером комбезе. Шли два боевых товарища через летное поле, каждый по своим делам. Вот летчик дружески хлопнул Бима по плечу (удачи, мол!) и сделал шаг в сторону, а ладонь его, будто бы нечаянно, по инерции, мазнула товарища по затылку. Туровский, кабы не приглядывался специально (что-то, видимо, зацепило его внимание, какая-то деталь, маленькое несоответствие), это движение не заметил бы, ни за что… А старший лейтенант вдруг начал падать – как шел, вперед – и уткнулся лбом в бетон…

– Стоять! – заорал Туровский, выхватывая пистолет из кобуры, передергивая раму, целясь, выпуская обойму вслед летчику – все его действия уложилось в секунду, не больше… – Стоять, сука!

Он все же достал его, этого летчика. По крайней мере, Туровский отчетливо видел, как тот дернулся и споткнулся. Но тут же выпрямился, заставив себя бежать дальше, достиг «вертушки» и прыгнул в кабину. Несколько секунд – и «вертушка» задрожала, несущий винт стал медленно раскручиваться, и вот уже не винт, а сплошной свистящий серый диск стоял перед глазами.

Взлететь угонщику не дали. Два грузовика с автоматчиками вылетели на поле, словно тараканы из спичечной коробки, и лихо развернулись, солдаты, тут же посыпались из кузова и залегли цепью, ощетинившись оружием. С БТРа забил пулемет, пули мигом распотрошили летчика, словно плюшевого мишку, на стекло брызнуло что-то густое, красно-рыжее, «вертушка» неуверенно подпрыгнула и встала, окутавшись дымом…

Туровский всего этого не видел. Бима укладывали на носилки, а уложив, зачем-то накрыли лицо серой простыней. «Ласкающий» удар, вызывающий мгновенную смерть.

А он все шел за носилками и просил хмурых санитаров:

– Осторожно! Не трясите, видите, ему плохо.

Он заставил себя посмотреть в мертвое лицо девочки и сказал:

– Ее убили где-то в людном месте. Скорее всего, на «ракете».

Ему не хотелось верить, что он проиграл. Его обуревала жажда действия, хоть какого-то, хоть совсем уж бестолкового… И он сдерживался с трудом, так как понимал: киллер ушел. Растворился в недрах миллионного города – не достанешь. Ни примет, ни словесного портрета, ни отпечатков пальцев… Ничего.

– Я отвозил ее на пристань. Я головой готов поклясться: на судно она заходила одна. Больше из санатория я там никого не видел.

– Значит, наша основная версия неверна, – откликнулся Ляхов. – Версия неверна, и убийца – человек посторонний, просто мы его просмотрели, все, кроме девочки. Она видела его в коридоре, потом встретила на «ракете» и догадалась…

– Вспомнила про телевизор, про скрип двери, а человека видела, но не придала значения и не сказала мне? – недоверчиво сказал Туровский.

Он ожесточенно, с силой провел ладонью по лицу. Возник и исчез какой-то проблеск, отголосок правильной мысли… Был – и нет. А ведь был рядом, только протяни руку.

«Наташа даже оперативникам, которые ее охраняли, открывала дверь только на условную фразу». – «А убийца мог ее подслушать?» – "Быстро ты соображаешь… Для книжного червя! Фразу мог произнести только знакомый голос. Слава или Борис ". – « Или ты».