Отравленный исток - Елена Сергеевна Счастная

Верег помолчал, что-то обдумывая.

— Просто хочу побольше о тебе узнать, — наконец проговорил он и прищурился. — Я тут подумал, мы столько прошли вместе, а будто и не знакомы до сих пор.

Млада оглядела его лицо, ища насмешку, но той и в помине не было. Наоборот, верег казался необычайно серьезным.

— А ты уверен, что хочешь познакомиться ближе? Кое-что лучше не знать, — она с безразличным видом устремила взгляд в звёздную бездну, надеясь, что воевода больше ничего спрашивать не станет. — А многое и вовсе лучше не вспоминать.

Хальвдан разочарованно отвернулся, подложив руку под голову. Даже ерничать, как обычно, не стал. Млада снова опустилась на лежанку. И чего вскипела? Как ни крути, как ни скрывай, а другого прошлого у неё нет. Да же то, что было до гибели Речной деревни истаяло, растворилось в том, что случилось после. С каждым летом Млада помнила детство всё хуже, словно переставала верить, что могла быть тем ребёнком, которого все любили и оберегали. Стирались мелочи, что наполняли воспоминания жизнью, и они уже казались чем-то вроде сна. К тому же теперь его отравляло ещё и понимание того, что из-за Млады погибли все родичи. Вся её жизнь с рождения оказалась обманом.

— Ворон никогда не жалел учеников. Видно, Забвение лишило его разума — это всё, что я могу сказать, — прошептала она неведомо кому, хоть казалось, что воевода уже заснул. — Своё безумие он обращал на тех, кто приходил к нему. Не щадил никого, будто хотел не научить убивать, а убить. Только медленно, со вкусом. С тех пор смерть не пугает меня. Я взглянула на неё со всех сторон.

Хальвдан пошевелился, и, приподняв отяжелевшие вдруг веки, Млада вновь натолкнулась на его взгляд. Не жалостливый, не исполненный сострадания, а просто спокойный и твёрдый. Как скала, на которую можно опереться в любой миг.

— Те шрамы… Его рук дело? — глухо проговорил воевода.

Млада на мгновение задумалась, где верег мог их видеть, а потом вспомнила, что это он нашел её в подполе почти без одежды. Почти мёртвую. Ничего удивительного.

— Да. Все до единого. Его или тварей, что ему служат. Тварей из Забвения. Теперь я понимаю, — она медленно вздохнула, чувствуя, как сухо защипало в горле. — И я многое отдала бы, чтобы больше никогда в жизни не видеть его рожи. Никогда больше не ходить этой дорогой. Но теперь не могу поступить по-другому.

— Да, без тебя нам не справиться. Может, ты пока этого не понимаешь, но ты так или иначе нужна нам всем. Только всем по-разному, — кажется, Хальвдан улыбнулся. — Кто бы мог подумать ещё осенью, что я скажу тебе это.

— Я уж точно никогда не подумала бы, — хмыкнула Млада в ответ, искоса поглядывая на верега. — Спасибо, что всё же сказал.

— Я должен был когда-то перестать молчать об этом. От гордости и упрямства теперь нет никакого проку.

Воевода невесело усмехнулся, скользя взглядом по её лицу, шее и плечам. Ещё пару седмиц назад он без стеснения и с нахальством разглядывал всю её с головы до ног, а теперь будто нарочно удерживался, чтобы не оскорбить. Словно после избиения плетью что-то в нём надломилось. И Млада не могла понять, к добру это или худу.

Немного помедлив, Хальвдан протянул руку. Сквозь холодную темноту она легла на плечо ощутимой тяжестью и разлила по телу умиротворение и тепло. Первый раз Млада почувствовала, что за её спиной есть защита. Что она может положиться на кого-то, кроме себя самой. Довериться, рассказать обо всём, что неподъёмным грузом лежало на сердце очень и очень долго. Но она не хотела окунать в эту заскорузлую грязь никого, даже верега. Особенно его. Почему-то ей было стыдно перед ним за то, как она жила до того, как пришла в дружину. Хотя значения это уже давно не имело. Вражда между ними и поиски поводов для взаимных уколов незаметно сошли на нет. Кажется, только сейчас они понемногу осознавали это. И смотрели друг на друга, точно впервые.

Хальвдан потянул Младу к себе. И сама себе дивясь, она ни единым движением не воспротивилась, просто придвинулась ближе и, вцепившись пальцами в его рубаху, уткнулась лицом в грудь. Стало хорошо и безразлично. Через мгновение она уснула.

Проснулась Млада, когда солнце бросило по белоснежной равнине первые ослепительный лучи. Показалось, свет наполнил тело изнутри. Она открыла глаза, хотела встать, но поняла, что Хальвдан обнимает её, и стоило лишь пошевелиться, как он прижал к себе ещё крепче. От тихой возни проснулась Ведана и, проморгавшись, уставилась на Младу расширенными от удивления глазами. Губы сестры растянулись в ехидной улыбке.

Более не стараясь сохранить сон верега, Млада высвободилась, сбросив его руку, и встала. Зашевелились и остальные, и вскоре, после коротких сборов, все выдвинулись в опостылевший за много дней путь по неприветливому краю к человеку, встречаться с которым вряд ли кто-то желал.

Всю дорогу Рогл искоса поглядывал на Младу, будто хотел что-то спросить, но не решался. После уроков с Зореном его чело постоянно омрачали некие думы, делиться которыми он ни с кем не спешил. Но тут, знать, накипело.

Вельдчонок нагнал её, прошёлся рядом, а затем проговорил нарочито отстранённо, будто ответ вовсе его не беспокоил.

— Если Ворон тоже питается силой Забвения, он почувствует что-нибудь во мне?

Млада не сразу сообразила, что вообще на это можно сказать. Сама она над тем ни разу не задумывалась, хоть, возможно, и стоило бы. Ведь, если Мастер поймет, что среди них есть кто-то, кто тоже связан с Забвением, уговорить его помочь может стать ещё труднее. А это и так казалось почти невозможным.

— Спросил бы лучше у отца, — она повела плечом. — Но думаю, что он и правда поймёт. Ведь я чувствовала тебя там, в лесу. И князя тоже… Когда он был близко.

От воспоминания о Кирилле стало горько на душе. Кто знает, что с ним теперь? Может, их путь давно потерял смысл, и спасти его они уже не успеют? Лишь от него Млада ощущала поддержку и одобрение, когда стала кметем. Затем спокойствие и уверенность, которые он всегда излучал, в которые можно было завернуться, словно в тёплое одеяло, растрескались и начали рассыпаться вплоть до того злополучного дня, когда пришлось бежать из Кирията. Но в мыслях Кирилл так и остался столпом, на котором всё держалось, и до сих пор не верилось, что он может обратиться чудовищем не лучше