Дар берегини - Елизавета Дворецкая

– Ты, отец, за дурачка-то меня не держи! – с видом оскорбленного самолюбия ощерился Свен. – Так я тебе и дал невесту, пока ряд не уряжен, по рукам не ударено! У меня хоть борода не седая, а ума в голове чай немного есть!

– Ну, гляди…

Уверенный вид Боголюба без слов говорил: ему-то спешить некуда и в превосходство своего ума сомнений не внушает. Свен видел, что, кажется, выигрывает, но расслабляться не спешил. Боголюб был старше него более чем вдвое – что если и хитрости накопил вдвое больше?

Его-то покровители не моложе и не слабее, здесь их земля на глубину десятков погребений…

На ночь Свен решил обойтись без дозоров: они находились в городце, в гостевой княжьей избе, где, принятые хозяином с соблюдением всех обрядов, могли считать себя под защитов богов и малинских чуров. Однако спал поначалу вполглаза, то и дело просыпался и прислушивался к тишине короткой ночи.

А потом к нему снова пришел Старик, вытеснив из памяти земные заботы…

В первый раз Свен видел его на первой ночевке в лесу по пути сюда. Лежа на простой подстилке из нарубленных ветвей и войлочной кошмы, он погружался в сон, когда тьму под опущенными веками озарила мягкая вспышка света и разлилась в белесое пятно, окаймленное бледными сизо-зелеными сполохами. Ощущение было странное: сознание прояснилось, будто он проснулся, но это было какое-то другое пробуждение – не в земной жизни, а глубоко в мире сновидений. В пятне света ясно была видна фигура человека – седой старик, закутанный в синий плащ, в надвинутой на лицо серой валяной шапке, сидел возле Свена, и Свен видел его так ясно, как будто вовсе и не спал. Старик казался совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, но при этом Свен понимал, что до его истинного местоположения не добраться и за много дней, как не войти в отражение в воде. Старик по виду ничем ему не угрожал, просто сидел неподвижно, как будто чего-то ждал, и во всем облике его была такая же вековечная устойчивость, как у горных вершин. Казалось, он может сидеть так вечно, не меня положения и не уставая. К Свену он был обращен правым боком, и острый взгляд правого глаза был единственной живой чертой в его облике. Взгляд мерцал любопытством и удовлетворенным ожиданием. Свен ждал, что старик заговорит с ним, но тот молчал…

На вторую ночь он вновь увидел старика. Теперь тот сидел к Свену левым боком, с закрытыми глазами: видимо, был утомлен. Свен ощущал его присутствие так ясно, как если бы к нему прикасался. Но старик опять не вымолвил ни слова – так и сидел, будто спал, а потом исчез.

Теперь, на третью ночь, старик сидел, обратившись к Свену лицом. И сущность его наконец открылась Свену: у старика был только один глаз, правый. Веко над левым глазом было опущено. И от взгляда на этот, незрячий глаз пробирала холодная дрожь.

«Вижу, ты парень не промах, – наконец услышал Свен голос старика. – Я долго тебя ждал и вот дождался».

Свен удивился: почему старик его ждал? Для чего? Откуда знает о нем? А тот продолжал:

«Твой отец пытался меня перехитрить, и ему почти удалось. Он знал, чем должна быть оплачена его долгая жизнь и удача. Он не хотел платить. Он хотел взять все, что Друг Воронов принес ему, но держать его в плену, заперев в ларе. Однако он просчитался…»

Старик как будто засмеялся, едва приоткрыв рот в гуще седой бороды.

Какой еще друг воронов? Каких воронов? Вокруг головы Старика иногда мелькали размытые пятна, похожие на черных птиц, но разглядеть их не удавалось.

«Вот это – Друг Воронов, – старик показал глазами на новый меч Свена, который лежал для надежности у него под боком. – Таково его имя. Ты этого не знаешь, ведь отец тебе не говорил. Но он знал. Он все знал о Друге Воронов, еще в Ютландии, где и раздобыл его в поединке с Хольти Быстрым. Он поставил под удар свою жизнь, чтобы или потерять ее, или наполнить славой и свершениями. Друг Воронов решил в его пользу. Он убил Хольти и получил этот меч, а с ним и удачу во всех своих делах и сражениях».

От этих слов Свена пробрала холодная дрожь. Он лежал, скованный чарами неподвижности и безгласия – теперь-то он понимал, кто такой его ночной гость, – но мысль его работала ясно, он все схватывал на лету, и каждое слово, произнесенное тихим, шелестящим, как звуки сухой листвы под ветром, голосом Старика, навек западало в память, будто греческий златник в глубокий прочный ларь.

«Это старый меч, – продолжал Старик. – Его изготовил такой мудрец, каких больше и не родится. Сам Вёлунд, если хочешь знать. Ты одержишь с ним победу во всякой битве, в какую выйдешь, и в других делах, где требуется отвага, ум и ловкость, удача будет на твоей стороне. Но у его помощи есть условие – он не любит скучать и голодать. Друг Воронов должен быть сыт. Он должен получать свою пищу. А твой отец запер его в ларь и думал, что избавился от заботы. Однако он ошибся…»

Старик умолк. Свен не мог шевельнуться, но предчувствие неких ужасных открытий наполняло все члены томительной болью, будто в жилах его вместо крови потекли острые железные иглы. «Молчи!» – хотел бы он попросить Старика; он понимал огромную ценность этой беседы, но его еще довольно молодая душа содрогалась от предчувствия того, что он узнает. Что он должен узнать.

«Твой отец решил, что завоевал для себя достаточно владений и больше воевать ему не нужно. Хотел умереть в своей постели, глядя на игры внуков. Но судьбу нельзя обмануть – за все, что было дано, она возьмет плату, хочешь ты того или нет. Сыновья Хельги Хитреца уходили один за другим, а он так ничего и не понял. Но когда из сыновей остался только один… Друг Воронов тянул его к себе все сильнее. И однажды, когда Хельги не мог противиться зову, ужалил, как змей…»

Эти слова Старика пробуждали в памяти Свена нечто уже ему известное, с чем находились в неведомом ранее согласии. Но Свен не мог сосредоточиться на этом воспоминании: мешал смертный ужас о самом себе. Сыновья уходили один за другим… пока не остался только один… Старик говорит о нем, о последнем из сыновей Ельга киевского, которого знал как Хельги Хитрец. И его, Свена, жизнь должна была пойти в уплату отцовской удачи, если бы сам этот меч не решил иначе.

«Если бы и ты ушел вслед за братьями, Другу Воронов грозило быть похороненным вместе с Хельги, – продолжал Старик. – Но он не хочет в могилу. Поэтому теперь он твой. Отныне ты – хозяин своей удачи, тебе покорится все, на что хватит отваги замахнуться. Но помни: Другу Воронов нельзя давать скучать. Он должен хорошо кормиться там, где кормятся вороны. Тебе будет нетрудно ему помочь – ведь ты и сам желаешь того же».

Но справлюсь ли я? В своей отваге Свен не сомневался, но до самой последней поры отец указывал ему, где и как ее применить. Но вот оказалось, что он идет по пути, проложенному богами. Готов ли он к такой дороге?

«Я пошлю тебе помощь, – сказал Старик. – Отправлю к тебе одну шлемоносную деву… хоть шлема на ней не будет. Она укажет путь и средства. И если тебе не изменит отвага и упорство, то имя твое останется в веках и ты войдешь в предания, подобно мне самому. Как лучший друг волков и воронов… Ты переживешь многих конунгов и всех их превзойдешь удачей…»