Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

— Для них было бы куда лучше убить во славу своего бога. Точно тебе говорю, если бы кто-то пришел и забрал столько народу из ар­мии Ролло, его бы сочли могущественным конунгом, — сказал Эгил.

— Когда каждого десятого воина казнили, император снова от­дал тот же приказ. Они снова отказались. Тогда он снова повелел убить каждого десятого из всех воинов, и снова, пока не осталось всего шесть человек. Тогда он убил и их, и легиона не стало.

— А не лучше ли им было просто защитить те христианские се­мьи? Тогда римскому конунгу пришлось бы найти других солдат и отдать приказ им, — произнес Офети.

Жеан пропустил вопрос мимо ушей, стремясь подойти к сути рассказа.

— Шесть тысяч, шесть сотен и шестьдесят шесть человек стоя­ли и умирали на этом месте. Их кости, возможно, сейчас лежат у нас под ногами. Вы можете назвать их трусами?

— Даже и не знаю, как их назвать, — сказал Офети. — Я знаю, как назвать того, кто сражается, я знаю, как назвать того, кто бе­жит. Для того, кто ничего не делает, у меня нет имени.

— Он сказал, что его имя Сен-Морис, — напомнил Эгил.

Жеан заговорил вполголоса:

— Ты слишком несерьезен, Эгил, тебе следует трепетать перед моим Богом. Я не воин. Вашим идолам от меня никакого проку. Я был повержен в прах, дикари увлекли меня прочь из знакомых мест, моих товарищей убили, будущее обещало мне только смерть. Разве я дрогнул? Нет, потому что мой Бог — это Бог, полный люб­ви. — Он схватился за наконечник копья Эгила и нацелил себе в грудь, пристально глядя на викингов. — Вы храбрые воины, но ваша храбрость — храбрость глупцов, которые не ведают, что опол­чилось на них. Вы дрожали бы с головы до ног, если бы познали Его гнев. Однако Бог хочет любить вас. Он предлагает вам спасение, предлагает навсегда поселиться в Его доме. Если откажетесь, вас ждет проклятие. Вы будете связаны по рукам и ногам и низринуты в ад, где вас до скончания времен ждут муки в огне.

— Гореть вечно по воле бога любви? — переспросил Офети. Он был искренне озадачен.

— Он предлагает вам милость. Если вы откажетесь, то будете прокляты, — пояснил Жеан.

— Я бы сейчас не отказался от толики того пламени, — заявил Эгил. — Здесь прямо как в Нифхельме.

— В Нифхельме?

— Царстве ледяных великанов, — пояснил Офети. — Это под землей, поэтому я уверен, что мы далеко от этого места.

— Это просто глупая сказка, — сказал Жеан.

Офети пожал плечами.

— Но ведь и правда холодно. Нам здесь только белых медведей не хватает. Вот что я тебе скажу, — заявил он, — если твой бог по­шлет нам этот монастырь, теплую постель и миску похлебки до на­ступления ночи, я поверю в него.

— Богу поклоняются без всяких условий. С Ним нельзя заклю­чать сделки.

Офети был по-настоящему сбит с толку.

— Тогда что же вы делаете?

— Восхваляем Его.

— Ты хочешь сказать — льстите. Господин Тюр за лесть прибил бы на месте. Ему предлагают павших в битве храбрых воинов, зо­лото и скот, а не слова, которыми ублажают слух женщины. Если с богом нельзя договориться, от такого бога нет проку.

Туман в долине редел. Жеан вглядывался в серый воздух. На фо­не горы выделялся один утес, а под ним возвышалось нечто слиш­ком правильной формы, чтобы быть творением природы. То был всего лишь контур, темно-серое пятно на фоне серости, однако ис­поведник знал, что это может быть только одно — монастырь. По долине разнесся какой-то звук. Это шелестел ветер, однако его шум напомнил исповеднику о том, что он скоро услышит. Пение. Мона­стырь славился своими акимитами — «неусыпающими». Монахи пели посменно, не останавливаясь, вот уже на протяжении четы­рехсот лет. Он поглядел в небо. Несколько часов пополудни, навер­ное, уже девятый час. Они будут петь «Песни восхождения». Жеан вспомнил слова одного из псалмов:

Сеявшие со слезами будут пожинать с радостию.

С плачем несущий семена

возвратится с радостию, неся снопы свои.[12]

От слов псалма в голове прояснилось, он снова был полон сил, чтобы бороться и обращать язычников. Ему необходимо помнить, что он имеет дело с простыми людьми. Его аббат говорил, что к Хри­сту приходят разными путями. Может, ему просто следует предоста­вить северянам возможность отыскать свой путь. Жеан поднял гла­за. Слева от него возносился к небу утес, и монастырь тесно лепился к нему. Неужели никто из викингов не видит строения?

— Если Господь пошлет вам монастырь, вы отринете от себя идола?

— Еще ему придется позвать шлюх, — заявил Офети. — Он же бог любви, наверняка у него в запасе имеется несколько. Только я слышал, что ваш бог не любит шлюх, и хотел бы я знать, что он тогда любит.

Исповедник отмахнулся от него.

— Честных мужчин и добрых жен. Некоторые служители церкви снисходительно относятся к шлюхам, поскольку в городах они обе­регают от посягательств добрых жен. Но лично я не имею к ним снис­хождения. Молитесь как подобает, и Господь пошлет вам жену.

— Все шлюхи еще и воровки, — заметил Офети, — зато по утрам они уходят. Одно дело, когда тебя грабит пират, и совсем другое — когда ты сам приглашаешь этого пирата к себе в дом, а он еще и воз­мущается, если ты вдруг испортишь воздух. Лично у меня жены нет.

— Ты не хочешь детей, Офети?

— А ты хочешь, монах?

Жеан фыркнул и поглядел на горы, которые в тумане казались просто громадными тенями. Как часто он читал людям нотации о слабости плоти! Как там говорил Эд, когда Жеан угрожал, что за сладострастие граф угодит в ад? «Легко быть праведным, когда Гос­подь не оставил тебе иного выбора». Знал ли Жеан плотские жела­ния? Конечно же, знал, однако он молился, чтобы они оставили его, и они оставляли, почти всегда. Держать подобные страсти в узде — еще не самое трудное. Господь поразил немощью его тело, лишил его зрения, и Жеан прекрасно понимал почему. Господь хотел сохранить его для себя. В удушливой темноте у него не было друга более близ­кого, чем Господь, и уж точно он никого не любил сильнее. Однако с тех пор, как в лагере викингов тьма коснулась его, что-то зашеве­лилось внутри, тоска куда более сильная, чем плотское желание, то­ска по родственной душе, по прикосновению, не похожему на при­косновение тех рук, которые поднимали его, мыли, подстригали волосы или бороду. Почти всю свою жизнь он провел в темноте один на один с Богом. Он проклинал себя за неблагодарность, которая вы­нуждала его хотеть чего-то большего.

Жеан сознавал, к своему сожалению, что в монастыре, скорее всего, сыщутся шлюхи. Последние годы должность аббата занима­ли воины из благородных семейств. Хотя большинство монахов блюли службы и работали во славу Господа, водилось много и та­ких, которые только ели, пили и ублажали себя. Они были не мо­нахи, просто младшие сыновья из семей, не знавших, к какому еще делу их приставить.