Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко

– Да вы так не волнуйтесь, Людмила Михайловна, – вежливо сказал мне лощеный молодой капитан, сидевший за столом, заваленном бумагами. – Приказ о формировании 32-й гвардейской дивизии ВДВ получен буквально на днях. Летать вам никуда не придется. Потому что транспортных самолетов у нас не хватает… При нынешней ситуации воздушно-десантные соединения – просто наша отборная, самая лучшая пехота…

– Стало быть, без самолетов?

– Абсолютно.

– И где эта дивизия?

– Поедете в Московский военный округ. Там в августе начнут формировать восемь новых воздушно-десантных корпусов, используя для сохранения секретности те же организационные обозначения, что и раньше. Вам понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Зайдите в соседнюю комнату. Вам полагается получить нагрудные знаки «Гвардия», как вы теперь командир взвода в гвардейской части, и «Снайпер», который установлен в мае этого года для награждения особо отличившихся сверхметких стрелков…

Интересное получалось совпадение. В Москву на доклад к Сталину собирался лететь и генерал-майор Петров. Он сказал мне об этом на приеме в штабе Северо-Кавказского фронта, который завершился небольшим угощением для награжденных орденами и медалями бойцов-комсомольцев. Тогда я поблагодарила Ивана Ефимовича за все, что он сделал для меня. Слово, сказанное в нужное время и в нужном месте, может иметь вес значительный. Генерал-майор лишь улыбнулся. Его серые глаза за стеклами пенсне показались мне не такими усталыми и печальными, как в день нашей встречи в Новороссийске. Постепенно боль утраты отступала, теряла свою остроту. Мы должны были думать о новых битвах с врагом, который по-прежнему топтал русскую землю. Но мы не знали, доведется ли нам снова воевать вместе. Наверное, это было неважно. Севастопольская эпопея связывала всех, кто участвовал в ней, какими-то незримыми, но неразрывными узами.

Прожив в Киеве, столице Украины, без малого десять лет, я полагала, будто и Москва, столица СССР, похожа на него. Однако Москва с первого взгляда показалась мне совершенно иной: большой, величественной, строгой. Сила и мощь огромной страны словно бы нашли в ней точное воплощение. Улицы и площади в центре города удивляли своими изрядными размерами, здания – своей высотой и особой, внушительной архитектурой.

Не так уж и давно – всего полгода назад – у стен Москвы разыгралось грандиозное сражение. Красная армия вела здесь оборонительные бои с 30 сентября по 5 декабря 1941 года и наступательные – всю зиму 1942-го, вплоть до апреля. Гитлеровцы планировали захватить нашу столицу с ходу, но при первом наступлении потерпели неудачу. Затем они разработали операцию под кодовым названием «Тайфун», при которой предполагали тремя ударами мощных танковых группировок расчленить оборону советских войск, окружить их и уничтожить. Этот план не удался, хотя противник имел численное превосходство, много танков, орудий и самолетов. Ценой огромных потерь ему удалось в конце ноября – начале декабря 1941 года выйти к каналу имени Москвы в районе города Яхрома, форсировать реку Нара около Наро-Фоминска, подойти к Кашире. Но затем по фрицам нанесли сокрушительный удар наши воинские соединения. Уже в декабре они освободили несколько населенных пунктов: Рогачев, Истру, Солнечногорск, Клин, Калинин, Волоколамск.

Помню, как мы в Севастополе с нетерпением ждали сводок с Московского фронта. Первые известия о разгроме немецко-фашистских войск у стен столицы вызвали бурную радость и дали нам уверенность в том, что германскую военную машину побеждать можно. При фашистском штурме Главной военно-морской базы Черноморского флота, начавшемся утром 17 декабря, защитники города, отбивая яростные атаки, говорили между собой о том, что надо действовать по примеру москвичей. Этот пример нас воодушевлял.

Теперь враг отступил от стен столицы, но прифронтовая обстановка здесь еще сохранялась. Я видела зенитные орудия, установленные в скверах, на перекрестках улиц. По дороге встретилась команда аэростатного заграждения. Бойцы удерживали на длинных веревках огромный аэростат, похожий на какое-то доисторическое животное. Витрины и окна домов были крест-накрест заклеены широкими полосами белой бумаги, а некоторые здания (например, Большой театр) имели маскировочную раскраску, которая искажала их размеры, позволяла сливаться с городским пейзажем.

Путь мой лежал на Маросейку, в Центральный комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического союза молодежи. В просторном вестибюле в глаза бросились необычные для административного помещения предметы: ящики с песком, лопаты, ломы, щипцы для зажигательных бомб. Ими вооружались бойцы противопожарной обороны, которые по ночам дежурили на крыше дома. Охрана попросила предъявить документы, и я достала из нагрудного кармана гимнастерки комсомольский билет.

Секретариат Центрального комитета занимал четвертый этаж. В приемной первого секретаря уже собрались для беседы молодые участники севастопольской обороны, как и я, награжденные и прибывшие в Москву из Краснодара, по направлению штаба Северо-Кавказского фронта. Нас принял Николай Михайлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, человек лет тридцати пяти, кареглазый, темноволосый, симпатичный и очень обаятельный. Он поздравил нас с благополучным прибытием в столицу, сел вместе с нами за длинный стол в собственном, довольно большом кабинете и начал разговор.

Беседу первый секретарь вел умело.

Скоро севастопольцы совсем освоились и начали сами говорить о недавних событиях на Крымском полуострове. Михайлов слушал их внимательно, задавал вопросы, иногда шутил, иногда рассказывал байки из комсомольской жизни. В общем, встреча протекала в непринужденной и дружеской обстановке. Пришла и моя очередь выступать. Не собиралась я делиться воспоминаниями о собственных подвигах, но хотела отдать дань памяти тем моим однополчанам, кто погиб в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами. Это были лейтенант Андрей Воронин, поднявший в атаку нашу роту под Татаркой, командир первого батальона капитан Иван Иванович Сергиенко, отличившийся в кровопролитных боях на Ишуньских позициях, младший лейтенант Алексей Киценко (я назвала его снайпером), доблестный старший сержант пулеметной роты, кавалер ордена Красного Знамени Нина Онилова, которая умерла от ран 7 марта 1942 года в севастопольском госпитале.

Кажется, мое выступление понравилось Михайлову.

Кстати говоря, он был опытным партийным работником и пропагандистом. Начав трудовую биографию в 16 лет чернорабочим, Николай Александрович затем перешел на завод «Серп и Молот», где трудился вальцовщиком, потом вступил в ряды ВКП(б), стал писать статьи для заводской многотиражной газеты. С 1931 года он уже работал журналистом, сначала – в газете «Комсомольская правда», после того – в газете «Правда». На должность первого секретаря ЦК ВЛКСМ его выдвинули в 1938 году и говорили, что это выдвижение одобрил сам И.В. Сталин, который высоко ценил его организаторский талант и преданность делу построения социализма в одной, отдельно взятой стране.

Встреча закончилась вполне традиционно: вручением ценных подарков. Но ко мне Михайлов обратился с просьбой. Он сказал, что речь у меня литературная, правильная, голос громкий, материал (то есть события обороны) я знаю отлично, и потому он предлагает мне послезавтра поехать на митинг на завод «Компрессор», где надо будет так же просто, честно и образно рассказать молодым рабочим, как развивались события под Севастополем.