Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Адууч, ты и твои люди стоите в охранении первыми! Не спать, мало ли что!

— Само собой, багатур, — ухмыльнулся сотник. — Хотя урусы сейчас забились в глубокие норы от страха.

— Я сказал!

— Да ладно, ладно!

Азарга встал и направился в шатёр, уже развёрнутый нукерами. Да, тысяцкий может позволить себе спать в шатре, а не на снегу у костра, как простые воины.

Взяв из костра горящую головню, монгол откинул полог, закрывающий вход в шатёр и вошёл, низко пригнувшись. Зажёг висящую на цепочке серебряную масляную лампу, изображаю голову быка, где в каждом роге был вставлен фитиль из пакли. Лампа была нерусской, масло же для неё раздобыли в каком-то маленьком урусском деревянном храме. Вообще-то Бату-хан запретил обижать местных жрецов, ну так их и не обижали — даже плетью никого не огрели, не то чтобы убить. И храм их не жгли, и даже не сломали ничего внутри. Взяли только разные забавные золотые да серебряные вещицы на память — разве это обида? Нет, Азарга не нарушал приказов Повелителя Вселенной, себе дороже может выйти. Это уже потом сгорел тот храм вместе со жрецами и всем городишком, так ведь война есть война, разве за всем уследишь…

В углу на шкурах лежала урусская девка, связанная по рукам и ногам. Была у тысяцкого такая слабость, любил совсем молоденьких девок. Недаром, верно, имя ему дали Азарга [жеребец (монг.) Прим. авт.]. А то, что большинство урусок были подобны диким кошкам, лишь придавало остроту ощущениям.

Девушка лет пятнадцати следила за высоким монголом, лихорадочно блестя глазами. Азарга сел рядом с ней, улыбнулся плотоядно. Распахнул на груди девушки платье — девчонка дёрнулась, подобно змее, пытаясь укусить, Азарга влепил ей оплеуху. Девушка зарыдала, но тысяцкого это уже не волновало.

Одежда с треском разошлась под сильными руками монгола. Отбросив в сторону обрывки платья, Азарга одним движением освободил ноги девушки, стянутые в щиколотках сыромятным ремнём. Руки, пожалуй, развязывать не стоит, уже несколько воинов лишились глаза…

Он насиловал девушку долго и жадно. Уруска вроде притихла, но когда монгол, расслабленно отдуваясь, собрался уже слезть с неё, пленница вдруг изловчилась и укусила его за нос. Взревев, монгол вскочил и задел головой лампу, опалив на затылке волосы.

— А-а-а, дочь мангусов!!!

Азарга бил пленницу долго, пока она не затихла. Намотав косу на кулак, выволок бесчувственное тело из шатра и бросил в снег.

— Забирайте эту дикую тварь и делайте с ней что хотите! — рявкнул он охране. — Чуть нос мне не откусила напоследок, лиса бешеная!

Прикладывая снег к носу, чтобы унять кровь, Азарга вернулся в шатёр и лёг спать, закутавшись в шкуры. Нос саднило. Завтра распухнет, и воины будут втихомолку пересмеиваться за спиной…

— … Чтобы ни один не вякнул, ясно?

— Сделаем, Евпатий.

Лучники беззвучно скользили меж деревьев, выходя на исходные позиции. Всадники придерживали коней, и даже кони, казалось, прониклись важностью момента, не всхрапывали и не фыркали шумно.

Онфим Лыжа осторожно раздвинул ветви. Монгольский воин сидел в седле недвижно и вроде как дремал. Надо же, каковы поганые — и ночью сторОжа у них конная…

Староста поднял тяжёлый лук, ловя на острие стрелы голову всадника. Только бы не заржал конёк под часовым, однако…

В лесу глухо ухнул филин, ещё и ещё раз. Не очень похоже, но для степняков сойдёт. С третьим криком стрела ушла в цель. Голова часового резко мотнулась, и он обвис в седле — из глаза торчало древко стрелы.

Одновременно десятки стрел вылетели из чащи, скосив монгольскую охрану. Вновь заухал филин в лесу, давая знать русским витязям — путь открыт.

Лавина русских обрушилась на спящий лагерь молча и страшно. Взвились, дико заблажили голоса, кое-кто пытался вскочить на коня, но большинство спросонья не успели даже схватиться за оружие. Крики быстро стихали, и через минуту всё было кончено.

— Ищите старшего! — Евпатий Коловрат вытирал меч, дымящийся от свежей крови.

— А чего его искать, вот он, туточки! — двое черниговцев подтащили высокого монгола, правая рука которого была отсечена по локоть и наспех перетянута жгутом. Монгол хрипел, вращая глазами от ярости и боли, но на ногах стоял — пришлось коротким ударом в спину повалить его на колени. Один ратник заломил монголу уцелевшую руку к небу, второй взял за волосы и поднял голову.

— Варлам, ты тут?

— Тут я, Евпатий… — отозвался монах-переводчик.

— Спроси-ка, что за птица?

Слепой Варлам, поддерживаемый под руку кем-то из Рязанцев, вышел вперёд. Заговорил по-нерусски ровным, мёртвым голосом. Онфим Лыжа поёжился — так, наверное, разговаривала со своими подопечными сама Марана-смерть [древнерусское языческое божество. Прим. авт.]

Монгол заговорил в ответ лающим, срывающимся голосом.

— Он говорит, воевода, звать его мы все должны «мой господин», и что мы все уже покойники. Ещё он предлагает нам всем зарезаться, ибо участь тех, кто не успеет, будет ужасна. И больше он нам ничего говорить не намерен.

— А скажет всё, что спросим, — спокойно ответил Коловрат.

По разгромленному лагерю бродили ратники, добивая раненых монголов.

— Евпатий, гляди-ко…

Четверо ратников несли девушку с распоротым животом и отрезанными грудями. Взгляд Коловрата, и без того неласковый, стал похож на расплавленный свинец.

— Все видели?

Монгол, преодолевая боль, ощерился волком.

— Он говорит — она посмела противиться воле воинов Повелителя, и за это наказана. Ещё он говорит, что нам рассчитывать на столь лёгкую смерть не приходится, — перевёл Варлам всё тем же ровным, мёртвым голосом.

— Дозволь, Евпатий, — вышел вперёд кузнец Ктырь. — Не люблю сих дел, но кому-то надо ведь…

Евпатий кивнул согласно.

— Спроси его, Варлаша, где стоят силы Батыевы и каковы их планы ближайшие…

— … Ты можешь идти. — Бату-хан говорил ровно, но люди, знавшие его близко, легко уловили бы — гонец серьёзно рисковал, передавая Повелителю Вселенной свою весть.

Когда гонец, пятясь, исчез из виду, Бату-хан с силой швырнул чайную пиалу оземь, брызнули белые крошки фарфора.

— Нет, ты слышал, Сыбудай — это уже третья тысяча! Откуда они взялись, эти бешеные урусы? Неужто урусские шаманы могут воскрешать мёртвых?

— Мёртвые всегда остаются мёртвыми, мой Бату, — старый монгол невозмутимо прихлёбывал чай мелкими глотками. — Не следует искать там, где не терял. Я полагаю, всё просто. Это, должно быть, войско, присланное коназом Магаилом. Но, возможно, эти воины засланы сюда коназом Горги, чтобы замедлить твоё продвижение на его земли.

— Я завтра же отдам приказ двигаться на Коломну!