Сорок лет среди грабителей и убийц - Иван Путилин

Через несколько минут к нему нагрянула сыскная полиция. При виде ее он страшно изменился в лице, и хмель сразу соскочил с него. Грустное, тяжелое и вместе с тем отталкивающее впечатление производил этот юноша. Перед нами стоял чуть ли не отрок — ему было всего лишь девятнадцать лет. Пьянство и разврат уже успели наложить свой след на этого юношу.

При аресте он был почти невменяем. Очевидно, бессонная ночь, пьянство и распутство каким-то кошмаром придавили его. Привезенный в сыскную полицию, он чистосердечно рассказал все. Он, Иван Иванов Малинин, царскосельский мещанин, сирота. Родители его были довольно состоятельными, занимались торговлей. Желая дать сыну приличное образование и воспитание, отдали его в коммерческое училище, где он, однако, курса не окончил, пробыв только до пятого класса.

— Отчего же вы ушли из коммерческого училища? — спросил я Малинина.

— Несколько причин было. Во-первых, умерли родители, и я хотел сам заняться коммерческим делом, а потом… учение не давалось. В одном из танцклассов познакомился я с барышней… Свели мы близкое знакомство… Деньжонки водились…

Начались кутежи, попойки.

Словом, из рассказа Малинина об этом периоде его жизни вырисовывалась старая и знакомая история, как гибнут юноши, попавшие слишком рано в водоворот столичной жизни…

Жил он раньше на Дегтярной улице, а теперь, вот уже год, как поселился в квартире Евдокии Григорьевой, где снимает комнату, в которой у него обитает также и отставной коллежский регистратор Александр Платонович Померанцев.

— Чем же занимается ваш сожитель Померанцев?

— Пьянством, — ответил Малинин. — Он почти голый, все пропил.

— Ну, расскажите теперь все откровенно, что вы знаете об убийстве Фохта, — сказал я. — Не забывайте, что вы подозреваетесь в этом убийстве.

— Нет, ваше высокопревосходительство, — начал Малинин, — клянусь вам, я не убивал старика. Это дело рук Померанцева. Рядом с нашей комнатой жил отставной почтовый чиновник Готлиб Фохт, человек уже очень пожилой. Среди жильцов Григорьевой он пользовался большим почетом, так как почему-то все его считали весьма зажиточным, чуть ли не богачом. Он жил, не только ни в чем не нуждаясь, но и ни в чем себе не отказывая. Любил выпить, причем не жалел тратиться на дорогие вина, специальные водки, закуски.

Вчера, около четырех часов дня у меня были мои братья Федор и Алексей, приехавшие из Царского Села. В пять часов они уехали обратно. Уезжая, Алексей дал мне рубль двадцать копеек, на которые я купил три сороковки водки, три бутылки пива, колбасу, масло и хлеб. Все это мы принялись уничтожать вдвоем с Померанцевым.

Фохт пришел к себе около восьми часов вечера. «Идите, Померанцев, ко мне пить вашу супружницу-тезку — померанцевую водку», — пригласил Померанцева Фохт и расхохотался, довольный своим каламбуром. Бражничали они долго. Около одиннадцати часов вечера пришел от Фохта Померанцев и принес мне рюмку померанцевки. «Лопай, дружище, — сказал он, — наш старик шлет тебе сие в дар». Я выпил ее. Должно быть, чаша переполнилась, потому что я почувствовал опьянение. «Дай мне твой ремень, которым ты подтягиваешь брюки», — обратился ко мне Померанцев. Я спросил, зачем он ему понадобился. «Нужно», — буркнул он. Я дал. Он ушел в комнату Фохта, заперев предварительно на ключ квартиру изнутри. Прошло некоторое время.

Вдруг совершенно ясно из комнаты Фохта послышался какой-то странный шум, сдавленные возгласы, словно там происходила борьба. Я затаил дыхание… Прошло еще несколько томительных минут, и вдруг в комнате Фохта что-то грузно упало на пол. Звук падения был глухой, какой бывает при падении тела. Тут страх охватил меня, я не знал, что происходит, но что-то мне настойчиво говорило, что в комнате Фохта разыгралось нечто зловещее, мрачное.

Из комнаты Фохта теперь несся храп, вернее, хрип. С сильно бьющимся сердцем я бросился на кухню, но, выскочив в коридор, столкнулся с Померанцевым, выходившим из комнаты Фохта. Померанцев был сильно взволнован. Руки его заметно дрожали, глаза беспокойно бегали.

Через несколько минут он опять пошел в комнату Фохта, недолго там пробыл и вернулся ко мне, одетый уже в платье Фохта. В руках он перебирал деньги, кредитками и серебром, которых, как мне показалось, было рублей на шесть. «Вот что, — заявил мне Померанцев, — собирайся, мы сейчас поедем с тобой в Щербаков кутить». Я попробовал отказаться от поездки, тогда он вплотную приблизился ко мне и угрожающим голосом прошипел: «Не поедешь?» Я сейчас же согласился, и мы поехали. Началась попойка, появилось пиво, водка.

Померанцев пил с особой жадностью. После этого мы отправились на Александровский рынок, где Померанцев продал енотовую шубу за двадцать пять или двадцать четыре рубля. Оттуда мы попали еще в какой-то трактир, из которого Померанцев скрылся, и как я очутился в своей комнате, даже не помню.

* * *

Померанцева арестовали около Пассажа. На допросе он сознался в убийстве Фохта и подтвердил показания Малинина.

— Вошел я к нему, — цинично заявил убийца, — к почтенному Готлибу Иоганновичу, в его прилично-мещанский номер… Батюшки, домовитостью, буржуазной солидностью так и пахнуло на меня! Кроватка и белье чистенькие, на вешалке и шуба енотовая, и костюмчики разные, на столике часы золотые, на комоде, который хочет лопнуть, кошелечек с деньгами. Фу-ты, благодать какая! И вдруг на столе — водка! Позвольте, как же это — водка и столько добра? Да разве это совместимо? Вот у меня часто водка на столе стоит, так разве вы у меня найдете что-нибудь существенное?

А Готлиб, почтеннейший Готлиб, меня угощает: «Выпейте рюмочку померанцевой», — говорит. «А простую водочку, Готлиб Иванович, вы не употребляете?» — «Не люблю ее… Грубая она… Эта хотя и дороже, зато деликатная», — отвечает он. «Это точно, Готлиб Иванович. А вы вот что скажите: отчего вы пьете водку и у вас есть часы золотые и енотовая шуба, а я пью водку — и у меня нет штанов?» — «Оттого, — отвечает Готлиб Фохт, — что я пью аккуратно, а вы широко, по-русски…»

Разозлил еще больше меня этот ответ. Сытая, самодовольная физиономия меня бесила. «А скажите, Готлиб Иванович, — обратился я к нему, — если я вам, примерно скажу: „Готлиб Иванович, дайте мне ваши брюки, сюртук, шубу“, — дадите вы это или нет?» — «Конечно, не дам!» — расхохотался противным смешком Фохт.

Он начал раздеваться. Когда он остался в одном белье и присел на кровать, собираясь ложиться, я вдруг набросился на него и обеими руками схватил за шею. Он только и успел прохрипеть: «Что ты делаешь?.. Разбойник…» Оторвать мои руки от горла ему не удавалось, как он ни старался. Я сжимал его горло все сильнее и сильнее, мои руки, казалось, были поражены судорогой, окостенели… Он теперь уже хрипел, потом как-то покачнулся и грохнулся навзничь, увлекая и меня. Мы упали вместе — Фохт уже не дышал. Я отдернул руки, встал и занялся его вещами.

* * *

Померанцев был предан суду и понес тяжелое наказание.

Эти события происходили в апреле 1885 года. На одном из моих утренних докладов градоначальнику в качестве начальника сыскной полиции я вдруг услышал: