Далекие часы - Кейт Мортон

Мередит пылко вздохнула и покосилась на Риту; та причесывала пальцами свой конский хвостик и делала вид, будто не замечает, как Билли Харрис таращится на нее через проход. Это хорошо; будет гораздо хуже, если Рита догадается о ее чувствах к мистеру Кэвиллу; к счастью, Рита была слишком погружена в свой собственный мир мальчиков и губной помады и не интересовалась чьим-то еще. Мередит рассчитывала на этот факт, планируя вести дневник. (Не настоящий дневник, конечно; в конце концов она пошла на компромисс: набрала разрозненных листков бумаги и сложила их под обложку своей драгоценной записной книжки. Она писала на листах отчеты, обещая себе, что однажды, возможно, осмелится приступить к настоящему дневнику.)

Мередит рискнула еще разок посмотреть на папу. Она была готова отвести глаза, прежде чем он поймает ее взгляд, но, изучая толпу в поисках знакомой громады, сначала бегло, затем с нарастающей в горле паникой, обнаружила, что он исчез. Лица сменились; матери продолжали плакать, одни махали платочками, другие улыбались с мрачной решимостью, а его нигде не было. Там, где он стоял, образовалась брешь. Пока она озиралась, брешь заполнили другие люди, толпа смешалась, и она поняла, что он действительно ушел. Она пропустила его уход.

И хотя Мередит держалась все утро и не позволяла себе грустить, в этот миг она ощутила себя такой несчастной, такой маленькой, напуганной и одинокой, что заплакала. Ее охватило неодолимое чувство, жаркое и влажное, щеки мгновенно намокли. Ужасная мысль, что отец мог все это время стоять — следить, как она изучает свои туфли, беседует с мистером Кэвиллом, размышляет о своей записной книжке — и умолять ее поднять глаза, улыбнуться, помахать на прощание; в конце концов он сдался и отправился домой, полагая, что ей все равно…

— Ой, да заткнись ты, — рявкнула Рита. — Не будь такой плаксой. Господи, да это же весело!

— Моя мама говорит, что нельзя высовываться в окно, может оторвать голову встречным поездом, — вставила подруга Риты Кэрол, такая же всезнайка, как ее мать. — И еще нельзя указывать дорогу. А вдруг это немецкие шпионы ищут Уайтхолл?[35]Между прочим, они убивают детей.

Так что, когда поезд дернулся и тронулся с места, Мередит спрятала лицо в ладонях, позволила себе еще пару раз тихо всхлипнуть и вытерла щеки. Воздух наполнился криками родителей на улице и детей в вагоне, паром, дымом и свистом. Рита смеялась рядом. Поезд покинул вокзал и с лязгом и грохотом покатил по рельсам. Стайка мальчишек, одетых в лучшие воскресные костюмы, хотя был понедельник, бегала по коридору от окна к окну, молотя по стеклам и махая руками, пока мистер Кэвилл не велел им сесть и двери не открывать. Мередит прислонилась к стеклу и вместо того, чтобы смотреть в облепившие насыпь печальные серые лица, которые оплакивали город, теряющий своих детей, с изумлением наблюдала, как огромные серебристые аэростаты медленно поднимаются в воздух и плывут по воле ветра над Лондоном, словно неведомые и прекрасные животные.

Деревня Майлдерхерст, 4 сентября 1939 года

Велосипед собирал паутину в конюшнях почти два десятка лет, и Перси подозревала, что видок у нее еще тот. Волосы стянуты резиновой лентой, юбка подобрана и заткнута между коленями; хотя ее скромность и не пострадала, Перси не питала иллюзий, будто выглядит элегантно.

Она получила предупреждение министерства: существует риск попадания велосипедов в руки врага, однако наладила старого коня. Если в циркулирующих слухах есть хоть доля истины, если правительство действительно планирует трехлетнюю войну, топливо, несомненно, начнут выдавать по талонам, а ей нужно перемещаться с места на место. Велосипед когда-то принадлежал Саффи, очень давно, но теперь он ей ни к чему; Перси откопала его, вытерла пыль и кружила на нем по подъездной дорожке, пока не научилась относительно уверенно держать равновесие. Она не ожидала, что ей так понравится кататься, и теперь удивлялась, почему у нее не было собственного велосипеда в детстве, почему она ждала, пока не станет женщиной средних лет с седеющими волосами, прежде чем открыть для себя это удовольствие. И это действительно было удовольствием, в особенности нынешним чудесным бабьим летом — нестись вдоль живой изгороди и ощущать, как ветерок остужает пылающие щеки.

Перси перевалила через холм и спустилась в очередную ложбину, расплываясь в улыбке. Пейзаж облачался в золото, птицы щебетали на деревьях, и летняя жара еще не покинула воздух. Сентябрь в Кенте! Ей почти удалось поверить, будто вчерашнее объявление ей всего лишь приснилось. Она срезала по Блэкберри-лейн, обогнула озеро и спрыгнула с велосипеда, чтобы провести его по узенькой тропке вдоль ручья. Первую парочку Перси встретила вскоре после того, как нырнула в тоннель: юношу и девушку немногим старше Юнипер, с их плеч свисали одинаковые противогазы. Молодые люди держались за руки и тихо и пылко беседовали, их головы почти соприкасались, они едва ли заметили ее присутствие.

Вскоре в поле зрения появилась вторая парочка, экипированная сходным образом, а за ней и третья. Перси поприветствовала последнюю кивком и тут же пожалела об этом; девушка робко улыбнулась в ответ и оперлась на руку юноши, и они обменялись взглядами, полными такой юной нежности, что щеки Перси вспыхнули, и она немедленно осознала свой промах. Блэкберри-лейн всегда была традиционным местом прогулок влюбленных, даже когда Перси сама была девушкой и, несомненно, задолго до этого. Перси знала это лучше других. Ее собственный роман годами скрывался за строжайшей завесой секретности, в немалой степени потому, что не было ни малейшего шанса когда-либо узаконить его браком.

Она могла поступить проще: выбрать подходящего мужчину, влюбиться в него, позволить открыто ухаживать за собой без риска подвергнуть свою семью насмешкам, но любовь слепа, как Перси поняла по собственному опыту. Любви нет дела до осуждения общества, классовой структуры, пристойности или простого здравого смысла. И как бы Перси ни кичилась своим прагматизмом, устоять перед зовом любви оказалось не проще, чем перестать дышать. И она покорилась, обрекла себя на жизнь, полную брошенных искоса взглядов, тайных писем и редких блаженных свиданий.

Щеки Перси раскраснелись за время прогулки; неудивительно, что она так сопереживала юным любовникам. Она опустила голову и уткнулась в усыпанную листьями землю, не обращая внимания на встречных, пока не добралась до обочины дороги, где села на велосипед и покатила в деревню. По пути она гадала, как стало возможным, что гигантская мясорубка войны пришла в действие, а мир остался таким же прекрасным, птицы по-прежнему поют среди ветвей, цветы растут на полях и сердца влюбленных полны любви.

Мередит впервые захотелось пописать, когда они еще не выехали из серых и закопченных зданий Лондона. Она стиснула ноги и прижала чемодан к коленям, гадая, куда именно они направляются и сколько времени это займет. Она была липкой и усталой и уже съела весь пакет бутербродов с вареньем, приготовленный на обед, так что была не голодна, но страдала от скуки и неуверенности. Мередит точно помнила, что видела, как утром мама засунула в чемодан фунт шоколадного печенья. Девочка отщелкнула замки и приподняла крышку. Заглянула в темное нутро чемодана и запустила в него руки. Конечно, она могла откинуть крышку до конца, но не стоило беспокоить Риту резкими движениями.