Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Я восхищаюсь твоей выдержкой, Жасент, – еле слышно произнес он. – У тебя ведь еще не было возможности выплакаться?

– Поплачу потом. Нужно привести маму в порядок – поменять ей нательное белье, одеть в нарядное платье, убрать грязные простыни. А уж потом я смогу поплакать. А еще папа… Господи, где он может быть?

– Мы с Лориком его отыщем. Наверное, он пошел в деревню, как сказала Сидони, – чтобы сообщить о смерти жены старику Фердинанду и кюре, а может, и доктору.

– Да, возможно. Но почему же он не сказал мне, куда идет? Пьер, я вот что подумала… Может, мама умерла в его отсутствие? Ей стало плохо и она попросила привести доктора или дедушку?

Молодая женщина умолкла и заглянула в черные глаза знахарки, которая делала вид, будто не прислушивается к их разговору.

– Скажи, Матильда, ты правда ничего не видела и не слышала этой ночью? – сухо спросила Жасент. – Ты ведь спала тут, в кухне. Когда отец пришел за Калебом, ты не могла этого не заметить. Он не говорил с тобой? Ни о чем тебя не просил?

– Нет, я спала, как и все в этом доме. Боже правый, Жасент, если бы я видела твоего отца, я бы сказала об этом! Ты обвиняешь меня в том, что я падала от усталости, как и ты, кстати говоря. Ни у кого не было сил сидеть без сна всю ночь – ни у вас, ни у меня!

– Но ведь вы уверяли, что глаз не спустите с мамы и Калеба! – заметила Сидони.

– Я пока не ваша прислуга, насколько мне известно! Я делаю, что могу, потому что хорошо к вам отношусь, но если мне это ставят в упрек, лучше уйду!

И Матильда сердито указала пальцем на дверь. Но уже в следующее мгновение в кухню вошел Лорик – в теплой куртке, ботинках и шапке с наушниками.

– Я надел что нашел. Но мне кажется, это папины вещи.

– А это может означать одно: он вышел на улицу без верхней одежды, – удивленно сказала Жасент. – Умоляю, разыщите его! Он, наверное, в какой-нибудь хозяйственной постройке – на гумне, в овчарне или сарае. Лошадь в стойле, вы проверили?

– Да, я всюду смотрел, – заверил жену Пьер.

– А за овчарней ты был? – дрожащим голосом спросила Матильда. – Там есть маленькая пристройка с выходом на луг, тот, что поменьше. Шамплен держал там барана.

– Нет, туда я не ходил, – признался мужчина.

– Идем вместе, Пьер! – воскликнул Лорик. – Бедный отец, наверное, забился в самый дальний угол, чтобы поплакать без свидетелей!

Юноша стиснул кулаки, на его лице появилось скорбное выражение. Смерть матери, которую он обожал, стала для Лорика настоящим, большим горем, и он дал себе клятву работать вместе с отцом, не жалея сил, – увеличить овечье стадо, распахать новые участки целины, которые они смогут купить вдвоем. Огромное озеро поглотило часть их земель, но мéста в округе полно, и если будет желание и силы, они с Шампленом превратят свою ферму в одну из самых прибыльных в регионе…

– Господи, приведите отца поскорее домой! – взмолилась Сидони, которая не знала, как избавиться от младенца – ей даже прикасаться к нему не хотелось.

Мужчины молча кивнули и вышли. Матильда повернулась к Жасент спиной.

– Я поставлю воду греться – много воды, чтобы обмыть Альберту, – объявила она. – Малыш пьет молоко?

– Не очень хорошо, – ответила Сидони. – По-моему, он просто играет с соской. Он засыпает… И вообще, что я могу знать о младенцах?

– Я возьму его, – сказала Жасент. – Я месяц работала в отделении для новорожденных, в больнице в Монреале. Полагаю, разумнее всего будет отдать его на время Артемизе, если она согласится. Для такого малыша грудное молоко – лучшее, что только можно придумать.

Она взяла Калеба на руки, поцеловала его в лоб и крошечные кулачки. Это был очень красивый младенец, и очень упитанный. А еще от него приятно пахло свежими пеленками и новой жизнью.

– Прекрасен как ангелок, – протянула Жасент. – Ты – милый маленький херувимчик, мой Калеб…

Из глаз Сидони снова закапали слезы. Матильда пожала плечами, склоняясь над кухонной плитой. «Скорее уж – милый маленький сирота», – промелькнуло у нее в голове.

Ферма семьи Клутье в тот же день, в понедельник, 25 февраля 1929 года

Жасент положила младенца в колыбель. Он заснул у нее на руках, насытившись заменителем материнского молока, принесенным доктором Сент-Арно. Сидя за столом друг напротив друга, Матильда и Сидони пили кофе. У обеих глаза были красные, с припухшими веками, – они много плакали. Из спальни доносился смех Доры и Анатали – отголоски радости, которые казались неуместными в доме, где в одной из комнат первого этажа, в другом конце коридора, лежало тело покойной Альберты.

– Я не стану обмывать маму, сразу предупреждаю! – неожиданно заявила Сидони. – Но я охотно выберу платье, которое на нее нужно надеть, и нательное белье.

– Я могу все сделать сама, – пробормотала Матильда. – Если у тебя нет сил, Жасент, я справлюсь без твоей помощи. Бог мой, мне не привыкать!

– У меня хватит сил. Сделать это для мамы – мой долг, – сухо отвечала старшая из сестер. – Так я выражу ей свою любовь и уважение. И нам лучше поторопиться. Неприятно, что она лежит там в луже собственной крови!

– Замолчи! – всхлипнула Сидони. – Бедная мамочка! Я так по ней скучала в Сент-Эдвидже, а теперь никогда больше не увижу – как она суетится у плиты или заводит настенные часы… Это так ужасно! А некоторые смеют в это время развлекаться. И надо же было Лорику привезти с собой эту девицу! И что мы теперь будем делать с Калебом?

– Если ты сходишь наверх и оденешься, то сможешь сама сходить к Тибо – рассказать, что мама умерла, и поговорить с Артемизой. Мы ей заплатим, если она согласится стать кормилицей маленького Калеба.

Словно в ответ на последнюю реплику Жасент, со стороны крытой террасы донесся глухой стук – там стояла деревянная скамья, на которой можно было посидеть и поговорить летними вечерами. За стуком последовал призыв – глухой, отчаянный.

Матильда и обе сестры выскочили на крыльцо, даже не накинув на плечи шали или куртки. Зрелище, их ожидавшее, было настолько страшным, что ни одна не смогла ни вскрикнуть, ни зарыдать. Женщины были шокированы.

– Мы нашли его, – проговорил Пьер.

В его лице не было ни кровинки, а кожа приобрела восковой оттенок, и окружающие предметы, укрытые слоем снега, казались белыми до голубизны.

– Он холодный как ледышка, – пробормотал Лорик, смахивая слезы.

Безжизненное тело Шамплена лежало на последней, четвертой ступеньке оледеневшего крыльца. Вокруг его мощной шеи была повязана веревка. Ее перерезали, и теперь ее конец болтался на груди.

– Он повесился! Папа повесился, – продолжал Лорик. – Скорее всего, после того, как увидел, что мама умерла. Ты была права, Матильда. Мы нашли его на улице, позади овчарни, возле дощатой стены. Он использовал поперечную балку, чтобы…